Энди вглядывался в его глаза, видимо, вполне находя в Пере разделение своих эмоций.
– Да… – голос его, впервые на памяти Самойлова не сгнусавив, дрогнул. – Это необычайный феномен, не поддающийся никакому рациональному объяснению. Разумеется, я прекрасно осознаю, что смог лишь приблизительно описать только одну из его граней, более того, это пока гипотеза… Но я вижу, что вы безмерно впечатлены. Да, конечно…
Он снова промокнул лоб тряпицей.
– И ещё, Перо…
Теперь Энди смотрел слегка поверх его головы.
– Да. – Арсений улыбнулся. Он ощущал, как улыбка растягивает медленно уголки губ. Тянет их куда-то, к ушам, наверное. – Я попрошу вас никому не говорить об этом.
Старый учёный слегка развёл руками:
– Ваше право, разумеется. Я буду молчать.
– Благодарю вас, профессор, что поделились своим открытием…
– Нашим, – Энди отмахнулся от него платочком и встал. – Нашим, Перо. Говоря с вами, я смог сформулировать фрагменты мыслей и догадок. Теперь, с вашего позволения, это всё нужно записать…
Арсений проводил его взглядом.
Энди шумно вылез за ширму, едва не уронив её на пол. Его тень мелькнула вправо и исчезла.
Перо медленно сполз на пол весь, распластываясь по холодному камню.
Да, не только у старого профессора сегодня множество разрозненных фрагментов собрались в единую картинку.
Глубокой ночью, когда подвал угомонился, а он сидел без сна, мучился болью, слушал сопение спящего Джека, дыхание Джима и отсчитывал по часам уже седьмой раз тридцать минут, от стеллажа потянуло холодом. Оттуда просочился голубоватый туман, на секунду накрыл весь закуток с ширмой, а когда осел, рядом с Пером оказалась Дева. Знахарка смотрела по своему обыкновению сквозь живого хотя какой я живой и присела рядом, коснувшись горящей болью руки. На секунду стало даже легче.
– Не знаешь, сколько мне осталось коптить святой потолок? – с беззвучной усмешкой спросил её Арсений.
– Продержу, насколько хватит сил, – прошелестело в ответ. – А вам надо спешить.
– Да вот именно поэтому я тут так замечательно сижу и смотрю в никуда…
Перо откинулся на стеллажи. Теперь хотя бы можно было не бояться отбросить копыта в ближайшие несколько часов.
Райан смотрел, как Перо сначала проплёлся вдоль их закутка, а через пару минут – обратно. За него по дороге уцепился Уолкман, и они скрылись из вида.
Вообще подвал был беспокоен. Люди ходили туда-сюда без цели, носилась Сазерленд, исполняя роль матери Терезы, порой доносились ругательства или шипение, и только к первому часу ночи постепенно всё начало успокаиваться.
Райан с трудом этого дождался, чтобы подумать в тишине.
Состояние Пера ему не нравилось. Если теперь эта орясина умудрится сдохнуть, сведя на нет все усилия в двух временных пластах (а он представлял, как сейчас рвут жопы Файрвуд и Фолл в своём 2010 году), останется только найти его в аду и устроить… настоящий ад. В качестве моральной компенсации.
Форс закинул в рот таблетку, запил водой из бутыли. Вода отдавала хлоркой.
Кашель донимал чуть меньше, хотя приступы сделались дольше, сильнее, почти до рвоты, и неизменно заканчивались тем, что приходилось сплёвывать в ведро целый комок слизи. Кашель выматывал, из-за него постоянно хотелось спать, а быстро соображать становилось делом непосильным. Мысли стопорились, логика подводила. При насильственном напряжении мозга начинало клонить в сон.
Рядом на матрасе что-то пробормотал во сне Кукловод, отвлекая от мыслей. Гроза всея особняка спал, свернувшись клубочком, мёрз во сне и частенько о чём-то пытался поведать миру в виде неясного бормотания. И лучше было ждать, пока проснётся. Будить – себе дороже.
Потому что у обычных людей бывает в заднице шило. В редких и запущенных случаях – дрель. А у этого там примостилась целая буровая установка. Разбудишь – и понеслась.
Уолкман прошлёпал несколько раз по подвалу, что-то бормоча себе под нос. Было бы неплохо заполучить его в союзники в борьбе с проклятием, соображал он знатно. Но тогда придётся выслушивать бесконечные гнусавые лекции на тему умирающей современной культуры.
Форс откинулся на жёсткую подушку, готовясь ждать. А больше ничего не осталось.
Через полчаса зашевелился Кукловод. Он не тратил время на просыпание. Если простые смертные находили удовольствие в сонном моргании и тому подобное, этот – нет. Он просто открывал глаза и садился.
Доброго утра тоже не желал.
– Ночью было что-то интересное? – Без предисловий.
– Сейчас ещё ночь, – нашёл нужным проинформировать Райан.
– Не было, значит…
Кукловод молча зажигает коптящую лампу и склоняется над их почеркушками по мятой бумаге.
План захвата логова. Невозможный, пока Файрвуд-старший не вытянет Алису.
– С Файрвудом не поговоришь ближайшие сутки. Он болен, – Райан переводит взгляд на потолок. Наверняка Кукловод думает то же самое. – Для Пера у тебя будет работа?
– А он что, выздороветь успел? – Кукловод огрызается. Состояние Пера печалит его куда сильнее, чем полумёртвый единственный доктор особняка.
– Я как раз к тому, чтобы ты его не трогал. Но раз сам знаешь, умничка, учитель. Я пока могу поработать за него, если с поиском.