Портреты заговорили

Письмо Д. Ф. Фикельмон от 13 октября по поводу «Бородинской годовщины» Пушкина мы рассмотрим в следующем очерке. Приведём ещё те строки Вяземского, в которых он говорит о смерти княгини Лович, вдовы великого князя Константина Павловича. 23 ноября Пётр Андреевич пишет Долли: «Последние празднества (в Москве.— Н. Р.), которые должны были состояться, отменены по случаю кончины княгини Лович. Говорят, что это известие очень огорчило императрицу, и она много плакала. Итак, предназначение судьбы свершилось. Она умерла в годовщину польского восстания. Это античная трагедия по всем правилам. Там были налицо рок, ужас и жалость, и единство времени было соблюдено. Я очень огорчён тем, что не повидал княгиню ещё раз на этой земле перед развязкой драмы». Многочисленные предшествующие упоминания о княгине Лович в переписке Вяземского и Фикельмон я опускаю. Приведу лишь слова его в письме от 4 августа 1831 года: «Я всегда очень её уважал и был к ней привязан, а моя жена была с ней в дружеских отношениях, переживших все изменения, которые произошли в её положении, а также и в нашем по отношению к великому князю»[315].

Косвенно к польским делам относится также упоминание Долли (в записке, пересланной Вяземскому в Москву и датируемой 13 августа 1831 года) об отъезде французского посла: «Мы теряем <… > господина Мортемара, который, к нашему большому сожалению, через два дня уезжает во Францию». Идя навстречу общественному мнению страны, настаивавшему на вмешательстве в пользу повстанцев, король Луи-Филипп отправил в январе 1831 года Мортемара в Петербург со специальной миссией. Он уже состоял в 1828—1830 гг. послом в России и заслужил уважение. Ему было поручено добиваться прекращения военных действий против поляков. Миссия успеха не имела. В половине августа Мортемар уехал во Францию — по некоторым сведениям, вследствие недовольства Николая I его демаршами, воспринятыми как вмешательство во внутренние дела России.

Долли Фикельмон, судя по её записке, считала, что в Петербург Мортемар больше не вернётся. В действительности Мортемар, вернувшись в Россию, оставался послом до 1833 года[316]. По всей вероятности, Мортемар, которому Дарья Фёдоровна очень симпатизировала, бывая во время польского восстания в её салоне, поддерживал полонофильские настроения хозяйки, хотя прямых указаний на это в её дневнике нет. Возможно также, что Пушкин встречался в её доме с Мортемаром после возвращения Мортемара в Петербург.

Другие внешнеполитические вопросы в переписке Фикельмон и Вяземского за 1830—1831 гг. затрагиваются лишь изредка. Только события, связанные с образованием Бельгии, совсем недавно отделившейся от Голландии, очень интересуют Дарью Фёдоровну. На это у неё есть личные основания — дружеские отношения семьи Хитрово с первым бельгийским королём Леопольдом I, который, будучи герцогом Саксен-Кобургским, встречался с Елизаветой Михайловной и её дочерьми. В письмах к ней герцог называл молодых графинь Тизенгаузен «своими милыми приятельницами», а младшую из них — «графиней Доллинькой» (la comtesse Dolline)[317]. 26 июля 1831 года Дарья Фёдоровна сообщает: «Пока что мы читаем бельгийские сообщения о короле Леопольде и его восшествии на престол. Всё было хорошо со стороны нации, равно как и впечатление, которое производит новый монарх; посмотрим, как к этому отнесётся Голландия. В былое время мы в нашей семье близко знали этого короля Леопольда — у него красивое, благородное лицо, достойная осанка; он разбирается в больших делах; всегда был очень честолюбив. Что касается остальных черт характера, то трон всегда вызывает в нём такие большие изменения, что трудно заранее судить, каким король станет в будущем. Ему понадобится твёрдость и удачные замыслы. Пусть бог ему их пошлёт, чтобы по крайней мере с одной стороны восстановилось спокойствие!»

10 августа Фикельмон снова возвращается к бельгийским событиям, опасаясь, как бы они не вызвали большой европейский пожар: «Что вы скажете о новых событиях в Европе? О внезапном вторжении Оранского с 50 000 солдат в Бельгию и о ещё более быстром марше французов, прибывших, словно по волшебству, на помощь королю Леопольду? В данный момент эта война, возможно, окончена или же она является первой искрой длинной и ужасной серии битв! Всё теперь совершается так быстро, и чрезвычайные события следуют одно за другим с такой скоростью, что в самом деле кажется, будто бы и политика превратилась в паровую машину!» Было бы интересно выяснить, насколько в данном случае самостоятельны политические мысли молодой «посольши», но, к сожалению, мы не знаем, что думал в это время о волнующих её событиях граф Шарль-Луи.