Портулан

За годы газпромовской беготни удалось скопить небольшой капиталец. Оставалось существовать на проценты и, конечно же, радоваться, однако путешествия (если можно назвать путешествиями бесцельное болтание по странам и городам) лишь ненадолго развеивали скуку, а бодрствование перед телевизором не вызывало ничего, кроме растущей, словно на дрожжах, уверенности в том, что у вулкана, на котором всем скопом сидит человечество, довольно серьезные намерения. От нечего делать я занялся продажей мебельных гарнитуров. Новый бизнес не только приносил кое-какой доход. Довольно часто он позволял решать дела и за домашним столом, правда, одним январским вечерком желание лично проинспектировать самую дальнюю торговую точку вынесло торговца мебелью на федеральную трассу. Обратный путь стал кошмаром; гололед был тотален; желтые кошачьи глаза встречной фуры (тормоза ее отказали) ослепили меня – так ослепляет смерть, – но в самый последний момент ангел-хранитель вывернул руль (не сомневаюсь, он ругал своего одеревеневшего подопечного самыми последними словами). Отдышавшись на обочине, я продолжил было движение, однако наледь, выбоины и виляющие по шоссе со сверхзвуковой скоростью мерзавцы, которым просто не терпелось забрать с собой в морг как можно больше народу, вскоре вновь довели меня до тремора пальцев рук.

Антуражем неожиданной встречи послужила бензоколонка в Мытищах – светящийся неоном памятник газпромовской расторопности. Я съехал с трассы скорее для того, чтобы немного прийти в себя: в баке плескалось достаточно топлива. Три литра для «ауди», которая, как и ее хозяин, все еще мелко дрожала от ужаса, явились данью «Газпромнефти» за возможность перевести дух в кафе при заправке.

Площадку перед стеклянным кубом заливал вошедший в моду и высвечивающий даже самые мелкие камушки желтый свет, более подходящий для прозекторской. Из подкатившего «форда-рейнджера» вылезла дама, на которую я не обратил внимания. Апельсиновый сок был допит, мелочь из моих карманов переместилась на блюдце прилавка. Не успел я отъехать и трех метров, как что-то похожее на огромную трепетавшую птицу залепило лобовое стекло и буквально налипло на нем. Я тормознул, я выглянул: та самая дама из «рейнджера», успевшая добежать до моей старушки и лихо наскочившая на ее капот, была вне себя от возбуждения:

– Здравствуйте, здравствуйте! Как хорошо, что вас встретила! Вы помните, помните, помните… вы должны непременно помнить!

Эти глаза, эта пулеметная очередь, эта некрасивость… Подруга Большого Уха! Промелькнувшее тысячелетие мало ее изменило! Механизм, отвечающий за оправдание, проснулся и заработал, он трудился безотказно и четко, он диктовал, что ответить. Слово в слово я начал бубнить под его спасительную диктовку, что «звонил, отговаривал, но не сошлось, не съехалось, вы же знаете упрямство своего дорогого супруга…»

– Бросьте, бросьте! – замахала Дюймовочка, затыкая рот моей механической лжи. – Бросьте! – Она зарыдала. – Он умер!

Пришлось вернуться в кафе: продавщица ушла отдыхать; бензоколоночный закуток – два столика, три стула – словно был создан для подобных встреч. Там я и узнал подробности: лет десять назад Слушатель все-таки освободился от легкости бытия, но самадхи оказалось здесь ни при чем – дело сделал неожиданный и скоротечный рак. Я ожидал чего угодно, но только не того, что Большое Ухо так банально покинет третью от солнца планету – юдоль брокерских фирм, семейных дрязг и вездесущего доллара. Впрочем, в большинстве случаев смерть предъявляет свою визитную карточку совершенно внезапно. И все-таки мне казалось удивительным, что Слушатель просто умер, без всяких там громов и молний. После тех фортелей, которые он передо мной выкидывал, было исключительно странно услышать, что Большое Ухо убрался из этого мира не под сопровождение всех на свете симфоний и симфониетт, закрывшись в своей сумасшедшей башне и нацепив видавшие виды потертые sony, а уныло и, можно сказать, по-обывательски буднично. Более того: когда его обособленная жизнь перестала существовать, ничего не произошло, не рухнуло и не сотряслось. Слушатель не произвел своим уходом никаких расходящихся кругами волн. Хотя нужны ли были ему эти волны? Для Большого Уха ничего ни существовало в этом мире – стоило ли тогда ожидать, что мир обратит на него внимание?