Порубежье (СИ)

— …После свадьбы с Мариной Моревной родился у Стрибога сын, Мороз, и уродился тот отпрыск разумным да справедливым. — Воструха покосилась на дверь и продолжила: — Ко всем людям да кромешникам. Хоть силу он имеет немалую, но в дела людские и не людские почти не вмешивается никогда. Но если к нему уважительно и с просьбой идут, тоже, в свою очередь, уважит…

— Это наш дедушка? — поинтересовалась Власенька. — Да кто ж к нему пойдет? Суров он с виду. Боятся его. А я не боюсь! Я знаю, что он добрый!

— Добрый, добрый, покуда худа не творишь… Ну так вот, а через какое-то время родила Марина Моревна еще одного сына, Бурмила…

— Это тот самый, от которого пошли внуки Сварожьи — ветры?

— Он самый, не перебивай, Власа, а то не стану рассказывать!..

****

— Мама, мама! А расскажи про Бурмила! Расскажи, что было дальше?!

Степанида разгладила одеяло из куньих шкурок. Двое младших еще помещались спать на одной широкой лавке, старший уже отдельно почивал. Дети. Уже вон оборачиваться скоро будут, а всё им сказки…

Степанида поправила светец, чтоб капало масло в плошку с водой, а не на пол, приладила прялку с куделью и продолжила сказ…

— И был Бурмил, в отличие от брата своего, Мороза, непоседлив, горяч, много горюшка с ним Марина Моревна хлебнула, пока он в возраст вошел. А как вошел в возраст Стрибогов сын, только его и видели. Полетел он по свету, мир посмотреть да себя показать.

****

— А скажи, воструха, Бурмил — он злой?

— Да нет, Власенька, какой он злой? Шебутной, вспыльчивый, непутевый. Вот слушай: была одна деревня, где люди жили не тужили, хлеб сеяли, рыбу ловили, деток ростили. Но не думали о том, чтоб деткам рассказать заветы отцовские. Одно поколение сменилось, другое, стали озоровать там и дети, и отроки, да и взрослые люди заветы волховы не чтили порой. В других деревнях и в песнях богов славят и по-всякому величают, кашку и блины выставляют им на крыши, бросают с мельницы горстями муку, приносят дары в рощи да гуся черного в омут кидают. А в той деревне, — воструха неопределенно покрутила спицей, — и певали встречь ветру, и злые наговоры по нему пускали, портя людей и скотину. А народ клянет ветер, без вины виноватый, на чем свет стоит: дескать, это он нанес хворь-поветрие. Рыбаки там подчас на воде засвистят по ветру и накликают бурю.

Долго терпел Бурмил всяческие обиды, но наконец терпенье его лопнуло, когда разорили юные отроки муравейник, палками его разметали по ветру, а вечером принялись старый веник жечь да искрами на ветру любоваться. А ведь этакое бесчинство старыми людьми от веку запрещено. И Бурмил не вынес обиды…

****

Степанида примолкла, вдруг уснули сорванцы? Да не тут-то было:

— А дальше, мам? Как наказал Стрибогов сын людей за непотребство?

— А дальше не стерпел Бурмил обиды такой себе да отцу своему, вспылил, ночью налетел на деревню бурный ветер с восточной стороны, крыши с домов снес, хлеба желтеющие побил, мельницу порушил ветряную. Утром подсчитали мужики убыток, почесали затылки, покряхтели… Делать нечего — надо урон восполнять. Засучили рукава — и за работу. А один — шорник Вакула, он по части упряжи большой был мастак — до того обиделся на ветер, что решил найти на него управу. И не где-нибудь, а у отца всех ветров, у Бурмила, значит.

В тот же день выковал Вакула у кузнеца башмаки железные, вырезал клюку дубовую — от зверей отбиваться, положил в котомку нехитрую снедь и пустился в путь-дорогу. Старик-мельник (все они, мельники, говорят, у кромки при вратах стоят!) подсказал ему, где искать Стрибогова сына: за горами, за долами, на Свистун-горе.

Долго ли, коротко пришел Вакула на гору и стал обидчика кликать.

Вышел на зов Бурмил — муж статный, волосы с проседью, но сам не старый, мечом перепоясанный.

Говорит: не буду я тебя, человече упрямый, мечом рубить. Повинись сам и покайся в своей глупости…

И подул на него сильно. Но не в обычае Вакулы поклоняться, да и думать тоже, уперся Вакула ногами и посохом, на своем стоит.

Но и Бурмил не уступает, дует и дует, но не сдвинуть Вакулу… Давай, говорит, Вакула, в рукопашной сойдемся — кто победит, того и правда будет.

****

— Ой, воструха, все мужики одинаковые, им только бы силой помериться! — Власа поднялась на локте, подтянула воструху поближе и жарко зашептала ей на ухо: — Вот и Федор такой же: вот как Николе, когда тот кошку мучил, нет чтоб сказать что да почему, что страданья да проклятья от живого создания злых духов кормят, сразу кулаками мериться полез…

— Иногда, Власенька, кому-то надо на своей шкуре дать почувствовать, каково это, когда тебя за хвост таскают. Тож удумал, кошку! Вон Горыныча бы потаскал тот Николка. Но правда твоя, Власенька, мужикам порой надо выяснить, кто сидит выше да кто перву ложку тянет. — Воструха тепло улыбнулась и продолжила: