Порубежье (СИ)

Марыся обвела в последний раз взглядом небольших рыбин на прилавке, вздохнула глубоко и елейным голосом спросила:

— Рыбка-то свежая, мил человек?

— Свежая, красна девица, свежая! — Вот ведь послал бог дурочку! Удача-то какая!

— Ага, а давно ли выловлена?

— Да рыбка еще на зорьке в Шуйце плескалась, красна девица!

— Ага, в Шуйце, значит… на зорьке… А сам ли ловил, добрый человек? — продолжила Марыся таким же елейным голосом, но ноздри у ней уже раздуваться начали. Однако торговец этого знака не понял или понял, да неверно.

— Сам! Сам! Вот этими самыми руками невод тянул! — Торговец показал белые холеные руки. — На, зорьке, на зорьке, моя хорошая! Рыбка свежая, сахарная, да ты проходи сюда, за прилавочек, отсюда получше видать будет.

Марыся уговаривать себя не заставила, за прилавок быстро заскочила да заглянула под него, разглядывая три корзины с рыбой.

Торговец аж засмотрелся на вид такой сзади и затоковал дальше тетеревом, протягивая вспотевшие ладошки к Марыськиной корме.

Мужики на торгу аж шеи вытянули, как гуси, забаву и бесплатное представление предвкушая.

А речная хозяйка тем временем всю рыбу осмотрела, обнюхала и повернулась к торговцу. Тот аж отшатнулся, почуяв неладное. Марыська же, не меняя тона ласкового, который вправду уже шел вразрез с ее грозным видом, уперла руки в боки.

— Та-а-ак! На зорьке, значит! Сам, значит!! Сахарная, значит!!!

И понеслась тут, как говорится, задница по кочкам…

— Значит, свежая?! Трюхайло ты ерпыльный, неряха малорослый! У рыбы-то уж глаза провалились и жабры цвета блеклого, а он, облуд пресноплюйный, врун болтливый, мне тут баять будет! А та «сахарная», что под прилавком, аж пованивать начала! В речке у него рыба на зорьке плескалась! Да еще ручонки неповоротливые свои тянет! Негораздок лядащий, недоумок хворый! Смотри, по вечерней зорьке твой уд будет в Шуйце плескаться моим дочкам на радость, только ты, валандай собачий, бездельник, на бережку за этим наблюдать будешь!

Торговец даже лицом позеленел от такой перспективы, да и разуметь начал, на кого боги сподобили нарваться…

Мужики же, хихикая в бороды, старательно пополняли запас ругательств.

— Шлында! Тунеядец! Сам он невод тянул! Да твои кривые ручонки ничего, кроме уда вялого, не тянули! Да и кто тебя надоумил, младоумня кротолобого, таку рыбу брать? Это ж мальки, почитай! Это ж увидал бы хозяин такой невод, славно бы помакал тех шавриков непутевых! В Шуйце! Ни в Шуйце, ни в Полисти таких неводов, с мелкой сетью, уж лет сто видом не видывали! Брехло псоватое!

Думаешь, ежели гроши за свою тухлятину поставил — щас-с у тебя всё дураки и раскупят?

Один мужик из наблюдающих ткнул локтем в бок другого:

— Ты смотри, как чешет! Ни разу не повторилась! Прям заслушаешься!

— Да, крута баба. Говорят, ее сам речной хозяин побаивается…

— Это где ж такое говорят? Это кто ж тут у нас проныра дюже осведомленная? Это кому ж на реку да по воду ходить не надобно стало? — обернулась на шепоток Марыся.

— Что ты, матушка, что ты! — перепугался почти до смерти сплетник. — Это я не про тебя! Это я про другого речного хозяина женку! Ярыни хозяина!

— Ярыни? А, ну ладно, она и вправду курва еще та. — Марыся отвернулась, а мужик тихонько перекрестился.

Выволочка незадачливому торговцу закончилась примерно через четверть часа, упарилась хозяйка.

Лоб под кикой платочком утерла да дальше пошла по рядам, приветливо улыбаясь хорошим рыбакам да торговцам и строго поглядывая на когда-то провинившихся.

Новый недокупец торопливо собирал товар, причитая об убытках, поминая всуе некого Фому, который говорил, что в Новый городище с плохим товаром лучше не соваться. Вот, не послушал людей знающих… Тупень.

Лука издалека проводил взглядом приметную фигуру Марыси.

Вот уж три дня как пришли с обозом в городище, товары распихали по амбарам да погребам, гостей аль беженцев в крепости воеводе пристроили, от Константина денежки получили, теперь и по торгу прогуляться можно, женам подарочки найти. Лука с сотоварищем Карпушей еще по рыбным рядам пройтись решили, селедочки соленой прикупить.

Карпуша тоже посмотрел вслед полукикиморе странным взглядом.

— Что, тоже ее не жалуешь? — спросил Лука. О его, Луки, сложном отношении к кромешникам знали все.

— Да не то што не жалую… Тут такое дело: ты ведь знаешь, Лука, что я на реку не хожу? А когда переправа — так трясусь, как овечий хвост?

— Знаю, я думал, тебя в детстве водяник чуть на дно не утянул.

— Не, тут дело так было… Лет этак десять назад, торг еще небольшой был, городище только строилось, пришлых людей да баб много. Я тогда еще неженатый был, бабник. Ну, иду это я по торжищу, смотрю, значит, баба впереди такая. — Карп показал руками, какая та была баба. — И сарафан на ней не как у наших баб: семь одежек, и все без застежек, так что не разглядеть ни шиша. А у той сарафан нет-нет да и прилегает в некоторых местах. — Карп опять обрисовал, в каких местах прилегал сарафан. — Ну, я не удержался, догнал и поприжал слегка сзади. Считай, пощупал.

— Ох! — изумился смелости товарища Лука.