Порубежье (СИ)

Поляна пыталась успокоить разгневанную женщину, но без особого успеха, ибо Морена со своей стороны так и подливала масла в огонь, нашептывая на левое ухо жуткие подробности о победах злой разлучницы над, почитай, всеми мужьями городища да села Лисовино. Некоторые уже разводятся. Морена боялась, как бы не всплыли ядовитые ягоды, поэтому изо всех сил упирала на супружеские измены: «Жены ведь такие легковерные, мужики же, как мотыльки, знай себе порхают с цветка на цветок».

Ничего удивительного, что Марфуша не думала успокаиваться.

А вот Мороз с ее супругом очень быстро перешли на гораздо более важную тему — безопасность и капканы. Поводом послужил оставленный кем-то непотушенный костер, аккурат в двух шагах от кромки. Прийти в чувство лешему в значительной степени помогла отличная медовуха, настоянная на травах. Глядя на оживленно беседующих, обе бабы в горнице лишь острее сознавали свою жалкую бабскую участь.

— Кума, ты совершенно права, — мрачно рассуждала жертва измены. — Для этой лахудры всякий сгодится, а мой недоумок готов увиваться за каждой… за каждой…

— …юбкой, — из жалости подсказала домовушка.

— Они теперь в сарафанах ходят, а одну даже в штанах под платьем видела, — возразила Марфуша. — Ну да ладно, не стану выражаться. И он еще, дурак этакий, уверен, что она на него польстится.

— Так просто не польстится, — продолжала подзуживать Морена. — А вот за хорошие подарки…

— Уж за этим я прослежу! — мстительно прошипела баба-перевертыш. — Спасибо, что ты предостерегла.

В горнице позабывший о супружеских невзгодах леший вспомнил вдруг о том, что ведь дом-то свой мороком не накрыли. И каждый прохожий — час-то не поздний — легко его увидеть сможет. И унести, что пожелает.

— Пойду, пожалуй, — сказал он, вставая. — Моей жене что-то померещилось, но это еще не повод для того, чтобы нас обокрали. Не обессудьте за неожиданное вторжение, я уж подумал — спятила баба, половник тяжелый, если не убьет, так покалечит. А у нас все окна светятся, во дворе светло как днем. Благодарствую, что впустили.

— Стоит ли говорить о такой малости! — вежливо ответствовал Мороз.

Марфуша в конце концов успокоилась, невзирая на все усилия Морены. Тоже извинилась за причиненное беспокойство и пошла к выходу. За ней последовал муж.

Уже у ворот спохватился, вернулся и попросил вернуть половник.

Глава двадцать четвёртая

Мужчина был росту среднего, внешности обычной, но характер имел поганый. Во всяком случае так на селе считали. Сам он, разумеется, так не думал. Просто всем везло — а ему нет! Вот идут охотники в лес, по одному аль кучей, и никогда без добычи не возвращаются! А у него, бедолаги, вечно и стрела не в ту сторону летит, и заяц убежит. А про высокоценных соболей да белок и говорить нечего! В такого зверя не только попасть точно надобно, но и особыми стрелами стрелять уметь.

Было дело, верил браконьер в те охотничьи байки, что хороший охотник белку в глаз стреляет. Как бы не так! Просто стрелы особые, с тупым-претупым наконечником! И удар сильный нужен. И лук легкий, а главное — глаз острый и рука крепкая! Ничего из последнего у мужика не было. Казалось бы, ну не дали тебе боги охотничьего таланта, так сей поле или разводи скот. Ну или с неводом на реку иди… Нет. Реки мужик боялся страшно. Скот заводить — боязно, а вдруг возьмет и передохнет? Поле пахать — тяжко больно.

То ли дело охота? Если со стороны посмотреть. Пошел белым днем. Не с утра даже, а как солнце встало, прогулялся по лесу не спеша, настрелял добычи — и кум королю, сват министру! И домой дичины принес, и на базаре продать можно. На деле вышло не так вовсе. Оказывается, за шустрым зверем побегать надо, а если мужики кучно идут, на лося, например, или кабана, то потом добычу делят не справедливо. Вот скажите, люди добрые, почему он, не мене, а то и поболе всех бегавши, должен получить не лучшие куски? Какой жребий? Почему жребий? Ну, тогда уж по старшинству делили бы или по тому, сколь домочадцев… Нет, охотники и постарше его будут, и поопытнее, а домочадцев тоже не множество. По положению надо делить добычу, вот! По положению в обществе! Вот он бы тогда такого положения добился, что вообще бы на охоту не ходил. Мужчина аж глаза прижмурил, так ладно ему привиделось, как сидит он, чаевничает, а крестьяне ему долю приносят.

Но и тут не дело. Воевода Данилыч всё переиначил. Да не то что воевода — со Стольного града такие порядки пошли. Что значит — если ты с крестьян оброк имеешь, то и им что-то дай! Где это видано? Давать? Просто так? Но у нового барина с воеводой другие понятия.

Сделали общий хлебный амбар, на случай всякий, куда воевода от себя, а барин от себя хлеб свозят. И вправду, когда три года назад случилась страшная засуха, так давали с того амбара зерно крестьянам безвозмездно и даром! Кстати, опять мужику убытки! У самого-то хлеба припасено было, да отец подсобил, хотел крестьянам в долг дать. Чтоб отдали вдвойне, значит. А тут такая пакость!