Порубежье (СИ)

Прилетел Горыныч точно вовремя. Как дьяк на заутреню повадился. Баранов сожрал, медовуху вылакал. Кстати, он ее вместе с бочонками лопал, как орешки, — хрясть, бульк, и только щепки в разные стороны летят.

Ну, пообедал он, значит, глаза прикрыл, еще солнышко тут теплое, разморило его не на шутку.

Уснул, храпит, аж лес трясется да жители той паскудной деревушки. Им, лярвам, тоже слыхать было.

Ну а мы, времени задаром не теряя, достали цепь… да взнуздали его, как лошадь! Он-то, пьяница, и не проснулся.

Времени много было. На спине его сидеть приладились, между шипами удобно, но жестко, кафтаны подстелили, поясками к чешуе повязали, а из рукавов стремена смастерили — то Вадька умелец, весь в отца!

Цепь наладили так, чтобы с одной стороны Вадька тянул, с другой мы с Иваном.

Проснулось чудо-юдо. Озадачилось. Лапой до цепи не дотянуться, зубами не перекусить, она промеж зубов налажена, а в губы больно впивается. Взревел тут Змей Горыныч так, что полдеревни обделалось, а вторая половина без чувств попадала.

— А вы? — ахнула Поляна.

— А мы знали, на что идем. И три дня не жрамши почти сидели.

Ну вот, взревел Горыныч и пошел нас носить по горам, по долам, мы править пытаемся, да куда там! Он стряхнуть нас хочет — но мы тоже не лыком шиты. К ночи умаялись все. И мы. И Змей. Принес он нас аккурат на площадку перед своей пещерой.

— Всё, слезайте, — говорит. — А Иван ему: щаз-з! Мы слезем, а ты нас сожрешь!

А он нам в ответ: я такое не ем! Пререкались мы долго, уж ночь спустилась, а мы всё на спине у него сидим. И ведь понимаем, что ситуация патовая. Он нас ни в какую спускать не хочет, а мы сами не спустимся! Да еще у этого чудища голова начала болеть. Похмелье!

В общем, Вадька лучше всех придумал: сначала сказал Горынычу, что у нас бочонок медовухи остался, аккурат на опохмел, а когда он нас на полянку принес да опохмелился, Иван ему предложил в карты сыграть.

— Как же он держал карты? — удивилась Поляна.

— А он и не держал, Вадька, как самый совестливый, за него держал. И Вадька единственный, кто его слышал, по-мысленному.

— Ну и?

— Ну и проигрался нам, точнее Ивану, Змей Горыныч, вдрызг! И три чешуйки свои проиграл, нам на доспехи как раз, и сокровищ бочонок. И даже зуб проиграл!

— Как?! Зуб?! Вы выбили Горынычу зуб?!

— Да нет, это хитрец еще тот. Оказывается, у него еще молочный был, в пещере, говорит, хранил его как память. Но я вот думаю, что предусмотрительный Змей нарочно весь комплект молочных зубов сохранил. А то богатырей много, а он один.

Поляна опять рассмеялась.

— А дальше?

— Ну а дальше всё просто: сели мы опять к нему на спину, коней-то нам никто не вернул. Горыныч сказал, что то добыча крестьянская, законная. Но седла нам принес, в тех седлах мы до дому и летели.

Донес он нас до заимки, наказал пойти на село, зуб, чешую и сокровища всем показывать да хвастаться направо и налево, что, дескать, победили мы Змея Горыныча, всё, нету его боле, и шастать туда нечего. Мы домой пошли, а Горыныч у кромешников остался. А почему ты про него вспомнила вдруг, милая?

— Да поминали его всуе сегодня, и Припегала при этом на меня взглянул как-то странно.

— Так все же знают, что ты моя жена.

— И то верно, милый, давай спать…

— Эй, стой! А сказ про Кощея?

— А это в следующий раз, милый!

Глава двадцать пятая

Марфуша помешала варево медным половником. Грибочки, подаренная людьми полба, травки и корешки разные. Самое время добавить очищенные лягушачьи лапки, еще несколько минут потушить, и ужин готов!

Семейная жизнь сложилась с самого начала, лешак был внимателен, не скуп, очень нежен по ночам и сдержан днем.

Даже после светопреставления с ее, Марфушиной, ревностью, считал полностью виноватым себя, а Марфушеньку просто ангелом. Ведь могла обернуться и загрызть. Ну, или попытаться хотя бы.

Марфа выглянула в окошко: и где бесы этого лешака носят?.. И замерла. Вокруг дома крутилась Варвара. Та самая Варвара, практически уличенная в попытке соблазнить и утащить на берег речного хозяина!

Как так? С водяником, значит, не вышло, она решила у Марфы мужика скрасть? Марфуша перехватила приснопамятный половник, потушила тлевший под котлом торф и тихонько вышла наружу.

Варвара на самом деле ни в малой степени не помышляла о чужих мужьях вообще, о лешаке так и тем более. Привело ее к семейному гнездышку всё то же любопытство. Намедни старший сын говорил, что случайно наткнулся в лесу на заимку, с виду — как охотничью избушку. Но внутри странную очень. В избушке против обыкновения не было ни припасов, ни дров — наоборот, всё было тщательно убрано. И даже листьев прошлогодних накидано, чтобы создать впечатление, что не было тут никого и ничего. Но Макар-то — сын своей матери и любопытство унаследовал от нее в полной мере. И, обсмотрев всё основательно, сделал вывод, что в избушке живет кто-то, тайно.

Варвара по уму своему женскому ни о каких врагах подлых не подумала, а подумала о каком-нибудь поклоннике, который тут какую-нибудь девку поджидает. Или бабу.