Порубежная война

— Ах, вот как? — выдохнула Софья. — Откладывается… Ну что ж я терпеливая… Я подожду…

И продолжала истово молиться…

ЭПИЛОГ ДВОРЯНИН ВЕЛИКОЙ КНЯГИНИ

Осенью 1493 года, по приказу Великого князя, Иван Лукомский и поляк Матвей, латинский переводчик, были сожжены живьем в клетках, подвешенных над водой Москвы-реки.

Вместе с ними казнили двух братьев Селевиных, как сообщников вышеупомянутых заговорщиков, покушавшихся на жизнь великого московского князя.

Одного брата засекли кнутами на торгу до смерти, другому просто отрубили голову.

И хотя не удалось достоверно доказать никакой причастности литовских властей или Великого князя Александра к этому заговору, в народе, который всегда любит иметь в ком-нибудь врага, говорили, что это несомненно дело рук злобных литвинов и проклятых католиков.

Несмотря на то, что большинство экспертов-дьяков признали письмо князя Федора Бельского поддельным, оказались, однако, и такие, которые склонялись к мысли о его подлинности, и не будучи уверенным до конца, Великий князь решил не рисковать.

Таким образом, князь Бельский лишенный всех своих земель и имущества, коротал дни в темнице…

… В темнице также коротал свои дни и родной брат Великого князя Андрей Большой, по прозвищу «Горяй», и жить ему оставалось совсем недолго. Он умер в той же темнице 6 ноября 1494 года, пережив на полгода своего брата Бориса, с которым они вместе взбунтовались когда-то против Ивана Васильевича — Борис, оставаясь на свободе, умер еще раньше — 29 мая.

Теперь у Великого московского князя не было больше никого, кто мог бы претендовать на престол.

Единственным законным наследником по-прежнему оставался несовершеннолетний Дмитрий, который навсегда вошел в русскую историю как Дмитрий Внук.

…К началу 1494 года Верховские княжества навсегда прекратили свое существование.

Граница Великого московского княжества расширилась, продвинулась за Вязьму и прочно закрепилась там.

Великий князь литовский Александр, опасаясь дальнейшей экспансии, снова отправил послов с предложением заключить мирный договор на вечные времена и скрепить его другим договором — брачным, в чем, наконец, добился успеха, и 5 февраля 1494 года мир был заключен.

Значение этого договора для будущего Российского государства было огромно. Границы с Литовским княжеством на западе сильно отодвинулась, открывая два новых направления — на Смоленск и на Северские земли.

На следующий день после заключения мирного договора состоялось заочное обручение Андрея Казимировича и Олены Ивановны.

Еще через месяц солидное московское посольство во главе с князьями Ряполовским и Патрикеевым (сыном Ивана Юрьевича) вместе с дьяком Федором Курицыным отправилось в Литву для того, чтобы присутствовать при ратификации обоих договоров Великим Литовским князем Александром.

Портрет Олены Ивановны, писанный одним из венецианских мастеров, подчеркивающий всю самобытную и оригинальную красоту юной княжны, произвел на Александра огромное впечатление.

Что же касается мирного договора, то он сводился к обещанию «не вступаться» в земли друг друга и к лозунгу: «Кто мне друг, тот и ему друг, кто мне недруг — тот недруг и ему».

Заочно уже влюбленный в юную московскую красавицу, Великий князь Александр согласился на то, на что никогда не соглашался его отец: признать новый титул Ивана Васильевича — «Государь всея Руси».

Он не отдавал себе отчета, какими ужасающими последствиями будет чревато такое признание: большая часть земель Великого Литовского княжества были русскими, да и в целом это было русское княжество, в несколько раз большее московского.

В августе 1494 года в Москве побывало посольство Яна Хребтовича, главной целью которого было уточнить все мельчайшие условия вступления в брак Великого князя Александра и Великой княжны Олены.

Все было оговорено до мелочей, и отъезд Олены Ивановны из Москвы к своему будущему мужу был намечен на 15 января 1495 года.

… Десятого января 1495 года Медведев был срочно вызван в Москву.

Как всегда он явился к Ларе Олехову, который провел его к Патрикееву, однако Патрикеев вопреки всем ожиданиям повел Василия вовсе не в сторону палат Великого князя, а в противоположную.

Видя удивления Медведева, Патрикеев, кряхтя и задыхаясь, сказал:

— Скажи мне спасибо, что едва спас твою шкуру. Я думаю, тебе стоит на некоторое время убраться отсюда как можно дальше. Вот тебе новые грамоты и отныне ты больше не служишь Великому князю.

— Как? — поразился Медведев остановившись. — Я больше не дворянин Великого князя?

— Не-а, — цикнул зубом Патрикеев, — ты теперь дворянин Великой княгини.

— Софьи Фоминичны? — изумился Медведев.

— Сейчас увидишь.

Они вошли в палаты на женской половине Кремля, Патрикеев пошептался о чем-то со стражниками, и сказал, странно улыбаясь:

— Входи.

Медведев вошел и застыл в изумлении.

В красивой девятнадцатилетней девушке с книгой в руках трудно было узнать двенадцатилетнюю девчонку, которую он поймал, когда падала она с кремлевской стены.

— Здравствуй, Василий Медведев.

Медведев опустился на колено и поклонился.