Порученец царя. Персиянка

Со стороны Удача, и вправду, выглядел слишком беспечным. Он лежал на старом верблюжьем одеяле близ кормового весла, заложив ладони под затылок, не то дремал, не то с прищуром смотрел в проступающие звёзды небосвода, к которым, словно воришка, стал крайне осторожно влезать и подбираться из-за гор тусклый ущербный месяц. Но впечатление об его беспечности было обманчивым. Хотя быстро темнело, он зорко подмечал всё, что выдавало себя движением у выступов утёсов, которые вырисовывались в горном хребте по ходу корабля. Не прерывая наблюдение за правым берегом, он отметил про себя, что купец крадучись отошёл к кормчему, они пошептались, после чего кормчий отступил к лесенке у кормового возвышения и, вызвав короткий скрип приоткрываемой дверцы, нырнул к расположенным под кормой помещениям хозяина и корабельщиков. Кормовыми помещениями пользовались лишь при непогоде, – их заполняли товары, и воздух в них был наполнен запахами этих товаров. Без товаров, как знал Удача, была там только огороженная спальня купца, где тот хранил свои деньги, деловые бумаги и оружие. Появился оттуда кормчий уже с тремя кремневыми ружьями и мушкетом. Ружья потихоньку раздал тревожимым недобрыми предчувствиями работникам, а мушкет, как оружие более лёгкое и надёжное, оставил у себя. Подпалив оба конца предназначенного для запалов жгута от огонька кормового светильника, он затушил сам светильник, чтобы свет не выдавал плывущего корабля, и повесил чадящий хвостами жгут на стволе мушкета.

Антона тоже беспокоило гнетущее ожидание неизбежной опасности – как от растущего недружелюбия корабельщиков, так и от того, что могло появиться у тихо обмываемых водой обрывов. Хорошо ещё корабль был отдалён от подножия тех обрывов глубокой рекой, которая словно хотела отделить себя от разбойников и оберегала плывущих на судне хотя бы от внезапности их нападения. Он пересел, подвинулся ближе к товарищу, как и корабельщики, стал тягостно сумрачен и молчалив. Вслушиваясь и всматриваясь в сгущающуюся темень, он вдруг тряхнул головой, засомневался – не почудилось ли от чрезмерного напряжения чувств? Но нет, много впереди из укрытия за выступом испещрённой трещинами скалы быстро выплывали чёрными чайками около десятка челнов с оголёнными палками мачт и длинных лодок. Распознавались взмахи множества вёсел, затем в безмолвном оцепенении, какое воцарилось на корабле, стали слышны частые хлюпанья вёсельных лопаток по водной поверхности. Словно отталкиваясь нелепыми ножками, лодки перемещались наперерез пути корабля, и сомневаться в намерениях тех, кто был в них, не приходилось.

В каждом челне и в каждой лодке стали различаться по дюжине и больше голов, на многих были надеты шапки с лисьими хвостами. Что-то матёрое чудилось в молчании речных грабителей, словно опытная шакалья стая уверенно выходила навстречу добыче, которой некуда деться, некуда бежать.

– Господи, спаси и помилуй! – с дрожью в срывающемся голосе выдохнул купец и истово перекрестился. – Не стреляйте! – сам не свой вскинул он руку, делая предупредительный знак кормчему и работникам, которые невольно сбились в испуганную кучу, похожие на отбившихся от отары и готовых на покорное растерзание овец. – Авось, не озлобим, и нас отпустят?!

Корабельщики не возражали, без слов разделили его мнение, и розданные кормчим ружья казались в их руках нелепыми подпорками, на которые они опирались, чтобы не упасть от отчаяния. Первым зашевелился кормчий и подал пример, опустил мушкет на палубу. За ним безропотно сложили оружие и другие. Они позабыли об Удаче, а он тем временем развязал и раскрыл полученный от кузнеца мешок, обнажил засмоленный бочонок, с которого снял и отложил в сторону круглую крышку. Затем наклонился к Антону, и тот вздрогнул от неожиданности.

– Принеси жгут! – вполголоса потребовал Удача возле уха парня.

Он показал взором на мушкет в ногах кормчего, на котором валялся жгут с тускло краснеющими от тления концами. Парень не понял, для чего это нужно, однако Удача подтолкнул его в спину, и он выполнил распоряжение, на цыпочках приблизился к мушкету и тут же возвратился со жгутом. Никто из корабельщиков не обратил на это внимания, им было не до того – до встречи с первыми лодками разбойников оставалось меньше полёта стрелы. На тех лодках замедляли ход, отставшие подтягивались к передним, и они поджидали корабль с наглой уверенностью в своей безнаказанности. На передних лодках и челнах самые нетерпеливые головорезы привстали, изготовились запрыгивать и влезать на судно.

– А ну-ка, купец, приостановись, золотой! – раздался там визгливый окрик.

– Спускай парус и бросай якорь! – с холодной жестокостью приказал другой голос, резкий и грубый.