Порученец царя. Персиянка

Это было единственное место снаружи крепости, где под прикрытием обращённой в сторону Астрахани самой крупной, Южной башни раскинулась первозданная островная лужайка. Низкая щетина ещё зелёной травы была рассечёна сетью нескольких тропинок, а на противоположном краю три приземистых дуба ревниво стискивали бревенчатый домик. В крохотном оконце за треснутым стеклом, как маяк, бледно горел язычок свечи, который нельзя было не видеть оттуда, откуда приближалась лодка. Она звучно уткнулась в берег, и мужчина выбрал в неё оба весла, потом легко вытащил её за нос на береговой песок. Как если бы ступал по прокопанным ступеням, он уверенно поднялся на низкий обрыв и по виду оказался широкоплечим и коренастым. Твёрдым шагом он пересёк лужайку к трём дубам, а, подойдя к домику, без каких-либо предосторожностей заглянул в оконце. Удача не мог бы сказать с уверенностью, почудилось ему или он, действительно, расслышал, как ноготь царапнул по стеклу, после чего коренастый мужчина открыл дверь ровно настолько, чтобы войти внутрь. Однако тут же вышел в сопровождении другого крепкого мужчины, на полголовы повыше и с ружьём в руке. В том, кто вышел с ружьём, Удача узнал сотника охраны Разина, который днём на струге отбирал у него пистолет. Они прошли к Южной башне, и исчезли за ней. Слышно было, как там негромко постучали условным стуком в обитую железом дверцу, после чего лязгнул старый засов, жалобно скрипнули петли. Затем на лужайке появился тот же сотник, вернулся к домику. Он закрылся в нём, и свеча переместилась от оконца вглубь помещения.

Удача отступил от угловой башни, по камням ловко забрался на стену, глянул за неё к выходу из Южной башни в подворье и никого там не заметил. В саду и в подворье крепости не было ни души. Убедившись в этом, он перевалился на земляную насыпь. Стараясь не выдать своих мягких шагов шорохами сухой насыпи, пригибаясь ниже уровня верха стены, он пробрался до тени от Южной башни и прислушался к близким, но приглушённым голосам, которые достигали его слуха через узкую бойницу.

– Ну? Что нужно? – грубо и резко спросил голос Разина. – Зачем просил о тайной встрече?

Удача привстал и заглянул в бойницу. Она была затенена башней, и его трудно было заметить тем, кто были в ней и стояли внизу. Он же различил в тёмном мраке большую пушку на колёсах, которая готова была сунуться жерлом в круглую дыру во внешней стене, а возле неё приплывшего на лодке коренастого мужчину и такого же ростом, но гибкого и молодого в сравнении с ним казачьего вождя. Прибывший на встречу, казалось, собирался с духом, чтобы ответить на грубый вопрос, и наконец решился.

– Степан, – начал он, дрогнув голосом. – Ты же знаешь, Кошачьи Усы никогда не давал тебе плохих советов.

При этих словах Удача обратил внимание, что, и вправду, тёмные усы у него торчали вширь и шевеливались, когда он говорил, словно у побывавшего в разных трёпках и передрягах, но ставшего только хитрее и изворотливее котяры. Разин не отвечал ему ни словом, ни жестом, и он продолжил:

– Ты живёшь здесь, а я с казаками. И я слышу их разговоры, вижу их настроение...

– И что же ты слышишь и видишь такого, чтобы могло напугать меня? – насмешкой оборвал тяжёлую взвешенность его слов Разин.

Кошачьи Усы неодобрительно качнул головой.

– Эх, Степан... – выговорил он, как будто подыскивал новые, непривычные в их прежних отношениях слова. – Сколько мы с тобой понатворили, пережили... А таким я тебя не знал, не припомню.

– Так ты что, это мне хотел сказать? – звон остро заточенной стали прозвучал в голосе Разина.

Кошачьи Усы дёрнулся, как от неожиданной опасности и напрягся, но гордо вскинул голову и ответил твёрдо и жёстко:

– Я тебе хотел сказать, что брожение в казаках. Недоброе брожение. Если их сейчас не занять предприятием каким, славным и прибыльным делом, плохо будет нам всем. И тебе, Степан, плохо будет.

На Разина подействовало то, что он сказал с такой мужественной откровенностью. Вождь нахмурился, погрузился в тяжёлые размышления. Кошачьи Усы вновь набрался решимости и, как отчаянный игрок с судьбой, заговорил вкрадчиво, убедительно, чтобы перевесить свою чашу весов в его раздумьях.

– Я не сказал тебе причин брожения... Слухи множатся, предать ты нас хочешь, переметнуться к царю. А мириться с ним станешь казацкими головами. Мы тебе поверили Степан, столько натворили, столько врагов смертельных нажили... Ты теперь не принадлежишь себе. И должен выбирать – либо мы, либо подол любовь-девицы...

– Ах, вот оно что?! – сквозь зубы прорычал Разин, и даже в темноте скулы его заострились и побелели от напряжения, как и пальцы, которые вцепились в рукоять сабли. Но он взял себя в руки, отпустил саблю. – Разве мало, благодаря мне, вы награбили, да прогуляли, да пропили?... Впрочем, мне дела нет, как вы распоряжались добычей. А дальше буду жить, как повелит душа. Понял? Тебя старшины послали, не так ли? – И он медленно, страшно повёл мягким подбородком, сверкнул глазами. Потом раздельно добавил: – Не советую, никому не советую играть со мной, как с послушной куклой!