Порученец царя. Персиянка

Удача тоже удивлялся тишине в крепости. Он выбежал к ивам и поднырнул под шапку их ветвей. Не мешкая, устроился в дупле отруба, веслом оттолкнулся от дна под водой, размашисто подгребая, выплыл из занавеси тонких веток с мелкими острыми листками. У него неприятно заныло под лопаткой, когда он различил в бойнице серой башенки, мимо которой предстояло проплыть, ружейный ствол. Ствол двигался, выискивал его, и он зачастил веслом, отплывая подальше от берега острова, покачиваниями тела мешая ловить себя на прицел. Он с замиранием сердца ожидал вспышки и звучного порохового хлопка, намереваясь успеть опрокинуться в холодную воду, однако выстрела не последовало, ни когда он оказался ближе всего к башенке, ни когда удалялся от неё. Это его озадачило, но размышлять о странном поведении держащего ружьё, было некогда. И вдруг его пронзила догадка, что их подслушал и по каким-то своим причинам не поднял тревоги, а теперь целился в него и по каким-то иным причинам не стрелял один и тот же человек, а именно, Мансур. Впрочем, то, что выстрел так и не раздался, могло иметь причиной всего-навсего осечку, такое с кремнёвыми ружьями случалось нередко.

Мансуру же мешала сосредоточиться на прицеле боль укушенного княжной подбородка. Злобно скрипнув зубами, он под влиянием неожиданной коварной мысли опустил приклад от плеча к рёбрам.

– Зачем убивать того, кого можно использовать для мести? – пробормотал он, чтобы звучанием слов придать мысли определённость. – Надо только обдумать, как это сделать. А тогда? Тогда ты и поплатишься, княжна. С его же помощью.

Даже боль от укуса как будто притупилась, и он сунулся в бойницу, словно хотел удостовериться, что таинственный посетитель княжны персиянки ему не привиделся, не был ночным привидением, а удаляется от острова на странном куске старого, невесть откуда плывущего дерева и по виду уже стал не больше чайки. Для удобства наблюдения, куда он поплывёт, Мансур поднялся каменными ступенями башенки и по насыпи вдоль стены крепости, прошёл к Южной башне. Там он слегка вздрогнул. Много дальше гребца, на вершине едва распознаваемого в ночи пригорка мерцала точка костра. Она напомнила ему, что он забыл глянуть туда в это самое время.

Словно влекомая на огонь костра мошка, он спустился возле Южной башни, крысой шмыгнул в её нутро. В башне никого не было. Он открыл тяжёлую наружную дверцу и вышел к лужайке. За глазницей окна домика под тремя дубами была чернота безлюдья. Минуя домик, тропой вдоль крепостной стены он прошёл до её изгиба и берегом левого рукава реки очутился у небольшого залива, наполовину занимаемого стругом атамана, рядом с которым бедными родственниками сиротливо теснились два челна и небольшая лодка. На струге горел кормовой светильник, на палубе спали казаки из охраны Разина. Сидящий возле светильника часовой встрепенулся, напомнив внезапно потревоженную дремлющую птицу, узнал его и ничего не сказал, снова уронил голову на грудь. Мансур живо отвязал лодку от кола, уселся на скамью и поднятым с днища веслом оттолкнулся от берега, вывел лодку из залива. Устроив оба весла в уключинах, он мягко ударил ими по воде и, помогая течению, скоро поплыл вниз. Пару раз он поднимал вёсла, оборачивался к огню на пригорке и к облитой лунным сиянием шири реки. Огонь костра становился всё ближе, а вот царского посланца с его необычным средством передвижения уже не виделось, сколько Мансур ни всматривался во все подозрительные тёмные пятна на реке и у побережий. Ему было досадно, что так и не удалось узнать, куда же тот плыл, и ждали или нет его сообщники, а если ждали, кто они.

Костёр на пригорке привлёк внимание не только Мансура. Если Мансур увидел его сверху течения реки, то ниже, в прибрежной рощице низкорослых деревьев, часто изогнутых, с корявыми стволами, его усмотрел Антон. Он терпеливо дожидался товарища, и вначале костёр не вызывал у него особого любопытства. Он сидел на собранной в кучу опавшей листве и, привалившись спиной к жёсткой коре дикой груши, время от времени протяжно зевал. Зевки эти заставляли обоих привязанных напротив коней встряхивать ушами и вздыхать, как будто напоминали им о тёплых конюшнях и слишком позднем часе, чтобы бодрствовать. Наконец он утомился ждать и встал, потянулся, чтобы отогнать дремоту. Звуков, которые бы подсказали о приближении Удачи, не было слышно. А костёр наверху пригорка, в пяти сотнях шагов от него, догорал. Слабое пламя срывалось, исчезало и так же внезапно появлялось вновь. Вдруг его разметали, загасили, а у подножия склона, там, где к его пологому участку подступала опушка рощицы, заиграли красные зарницы другого, который постепенно набирал силу. Такая согласованность действий тех, кто гасил огонь в одном месте и зажигал поблизости, наводила на подозрение, что костры служили каким-то знаком сбора лихих сообщников. Оставив коней привязанными к дереву, он отправился поразведать, что бы это могло значить.