– Совсем недавно пытались уничтожить всех-всех евреев на свете!.. И таких пуритан нашелся не один человек, как вы помните. Так что с накалом ненависти в нашем мире все возможно. А по мере увеличения свобод человек все раскованнее проявляет скрытое в нем зверство.
Он сказал зло:
– Раньше религия как-то удерживала человека. Но, как сказал Федор Михалыч, если Бога нет – позволено все!
Мещерский сказал мягко:
– Владимир Алексеевич, доведите свою миссию до конца.
Экран погас, Ингрид ткнула меня локтем в бок.
– Что молчишь?
– Угроз слишком много, – буркнул я, – за все не успеваем хвататься, потому и… Единственный выход, не самый лучший, но работающий – это повышенная и просто демонстративная жестокость в отношении террористов и тех, кто их спонсирует или поддерживает.
Глава 15
Впереди начал вырастать из оранжевой выжженной земли высокий забор из бетонных плит, выкрашенный в белый цвет. По верху густо пропущена колючая проволока и, как я заметил сразу, электрический ток высокой мощности.
Из специальных гнезд поверху торчат тупые стволы крупнокалиберных пулеметов на тот случай, если нападающие прибудут на защищенных автомобилях.
Две скрытые видеокамеры высокого разрешения тщательно осмотрели нас, прежде чем голос из динамика на воротах произнес:
– Прошу вас, мистер Лавроноф.
Ворота тяжело раздвинулись на роликах, настоящие стальные плиты, способные без ущерба выдержать прямой выстрел из противотанковых ракет.
За воротами на расстоянии в две сотни метров за тщательно ухоженными зелеными газонами начинаются дома, идеально чистые, словно только что выстроенные, хотя по документации им десятки лет, но, как вижу, подновляются, перестраиваются, улучшаются, буры – народ очень деятельный, в свое время сумели нанести вторгшимся английским войскам ряд поражений.
Чтобы победить отважных африканеров, Англия впервые в истории придумала концентрационные лагеря, а поселения буров сжигала дотла, убивая там всех, кто сопротивлялся переселению в концлагеря, где их тоже убивали чуть позже.
Шофер сказал невесело:
– Вот так мы и жили с момента выхода Манделы на свободу…
– Почему не уехали? – спросил я с сочувствием. – Зачем жить за колючей проволокой, стреляя во всех, кто пытается перелезть через стену?
Он сказал с болью:
– Это наша земля!.. Наши предки ее открыли и заселили! Здесь никто раньше не жил… Вы считаете Европу гигантской, но знаете, сколько Европ поместится на Африканском континенте?
– Представляю, – ответил я мирно. – Даже исполинская Россия там поместится дважды.
– Ну вот! А кто придумал термин «Черная Африка» и лозунг, что Африка должна принадлежать неграм?.. Вся Африка? Это значит, Египет, Тунис и Алжир тоже изгнать?
Я любовался идеально ровным газоном, немецкая пунктуальность и тщательность чувствуется во всем, начиная от безукоризненного асфальта до пышных цветов у крыльца каждого коттеджа.
Автомобиль подкатил и остановился на выложенной плиткой стоянке для машин вблизи роскошного даже по штатовским меркам двухэтажного дома, хотя уже знаю, все сделано руками самих же колонистов. Протестантская этика требует работать больше и лучше, так как именно этого от людей ждет Творец, который создал для них планету и велел самим за ней следить и ухаживать.
Православные, да и немалая часть католиков, что от работы отлынивают всеми путями, по этому поводу язвят: «Протестант страшится не перевыполнить дневную норму, словно за это его не возьмут в рай».
Ингрид сказала непререкаемо:
– Я подожду в машине.
– Я хотел уехать, – напомнил водитель.
– Езжай, – велела она. – Я подберу что-нибудь из брошенных.
Выбравшись из автомобиля, я сразу ощутил аромат диковинных цветов, что выращиваются с трудом и требуют постоянного ухода, но для африканеров, живущих в постоянной опасности нападения, и это, похоже, не кажется особенно трудным.
Из дома вышел высокий седой человек, даже не представляю, сколько ему лет… хотя да, это же Ганс Майтиус, ему девяносто два года, работал в нескольких исследовательских институтах США, повсюду оставаясь верным соратником Ронхольда.
Он взглянул на меня с живейшим интересом.
– Мистер Лавроноф?.. Я знаком с вашими работами в нейрофизиологии. А в последней вообще прорыв!
Я ответил польщенно:
– Спасибо. Рад, что мои труды знают даже здесь.
Он сделал широкий жест в сторону распахнутых дверей в дом.
– Прошу вас. Мистер Ронхольт ждет вас. Да-да, проходите сразу в гостиную, но позвольте сперва показать, где у нас туалетная комната.
Уже на выходе из туалетной комнаты меня тихонько перехватила молоденькая медсестра.
– Доктор Лавроноф, – прошелестела она почти неслышным голосом, – доктор Ронхольт готов вас принять. Но он очень слаб, так что не больше пяти минут, прошу вас.
– Да-да, – заверил я, – это не займет и пяти минут.
Сердце мое сжалось, когда увидел Ронхольта в инвалидном кресле, плед наброшен на колени, сам он исхудал до невозможности, лицо желтое, покрытое глубокими морщинами, кожа обвисла, выказывая, что совсем недавно прилегала к телу достаточно плотно.
Я поклонился.
– Мистер Ронхольт…
Взгляд его оставался ясным и острым.