Порыв ветра, или Звезда над Антибой

Ланской приходил к Сталю по-прежнему, однако старых друзей оставалось все меньше. Мало-помалу Никола отдалился от тех, кто были для него опорой еще год, два, а особенно три года тому назад, по приезде в Париж. Все они, и Анри Гетц, и Сезар Домела, и Жан Дейроль, считали его отступником. Были и такие, что в открытую называли его предателем. Кризис назрел в конце 1946 года. Соня Делонэ и Ханс Арп, поддержанные еще несколькими авангардистами, по большей части абстрактными живописцами еще довоенного разлива, решили открыть в Париже свой собственный, сугубо авангардистский салон – Салон новых реальностей. Когда-то они вместе отстаивали права абстракции на существование. Перед концом войны ушли в лучший мир столпы движения – и Робер Делонэ, и Василий Кандинский, и Мондриан. Зато оскорбительная кличка, изобретенная нацистским агитпропом еще в 1937 году («дегенеративное искусство»), как бы создавала после Освобождения условия наибольшего благоприятствования для абстрактной живописи, окружала ее неким, почти резистантским ореолом. Так отчего же было авангарду не сплотиться, не создать новое братство?..

В последнюю минуту Сталь и Ланской вдруг заявили, что не будут участвовать в Салоне новых реальностей. Можно поверить, что они просто не захотели «каплей литься с массами», присягать на верность коллективу, подписываться под четким противопоставлением фигуративности и беспредметности, вообще не хотели ни к кому «примыкать». Хотя в начале своего пути граф Ланской преспокойно выставлялся на просоветских выставках, мирно посиживал на авеню Обсерватуар с левой публикой из групп «Вперед» и «Через». Но то было давно. Теперь у Ланского был верный Дютийоль и долгосрочный контракт с Луи Карре. У де Сталя тоже была теперь надежная опора. Жан Борэ не оставил его в беде, а Луи Карре, не ища дружбы и понимания с живописцем, все же купил у него чуть не все картины «большого формата». Так что, скорее всего, и Ланской и де Сталь больше не нуждались в поддержке меньших (хоть и вполне именитых) собратьев. Домеля восседал теперь в бюро абстрактных художников на улице Кюжас, но Сталь обходил это бюро стороной. Тем художникам (да и литераторам), что чувствовали себя неуверенно, приходилось прислоняться к организации, будь то Салон новых реальностей или сама могучая французская компартия, идеолог которой былой сюрреалист Луи Арагон заявлял, что только реалистическое искусство (точнее, социалистический реализм) имеет право на существование, ибо он «не пляшет под дудку» буржуазных реакционеров…

Надо сказать, что неожиданный поступок де Сталя и Ланского не прошел незамеченным в литературных и художественных кругах Парижа. Сверстник Никола де Сталя, сын прославленного писателя, сам тоже писатель, журналист и вдобавок секретарь генерала де Голля Клод Мориак записал в своем дневнике (который он вел с двенадцатилетнего возраста):

«Представляется поразительным, что ни Сталь, ни Ланской – бесспорно новаторы в области абстрактной живописи – не будут представлены на первом Салоне новых реальностей. Разве что и тот и другой по меньшей мере ушли вперед от устаревших формул, которыми еще пользуется большинство участников салона, и в этом случае присутствие их вещей на выставке, которую уже можно назвать ретроспективной, было бы необъяснимым. Все так быстро меняется в Париже, что просто трудно уследить. Во всяком случае мне приятно будет узнать, что Никола де Сталю пришло время взойти на эшафот».

Нет, конечно, ничего страшного не случилось в Париже ни с одним из новаторов, ни с одним из отступников. Да ведь и желание пойти наперекор течению в никогда не редеющей толпе конформистов теоретически можно было одобрить…

И все же… И все же… Не было ли в этом стремлении вперед, без оглядки на былую доброту, на дружбу – не было ли в нем чего-то ущербного, навеянного детским страданием, травмой сиротства и страха?

Может, помнилось, что они все покинули его, можно сказать, предали – и старый отец, и милая добрая мама. А значит, и других надо опасаться. Поэтому он первым уйдет, уйдет не оглянется: ни на маму Шарлотту не оглянется, ни на папу Фрисеро, перед которым «готов был встать на колени», ни на матушку Лулу, ни на саму Жанин, которая ушла всего десять месяцев назад (зачем ушла?), ни на добряка-итальянца Маньели, ни на великодушного голландца Домеля (которому еще совсем недавно, года полтора назад был «всем обязан»), ни на своего союзника Жана Дейроля… Он их предаст, чтоб его не предали… Пусть они остаются позади… Найдутся другие, которые…

Оставалось самое трудное – все же найти мастерскую. Верный его поклонник и меценат Умберто Стражиотти («добрый Страг») обещал найти. Обнадеженный, Никола де Сталь уехал с молодой женой встречать новый 1947 год в альпийскую деревню, где жили его новая теща, его свояк, его полновесная свояченица, жило ни в чем не повинное, беспечное семейство Шапутон…

Глава 27. Близ парка Монсури