Посещения запрещены

Запор создает сильное напряжение, из-за чего образуются микротрещины. Да, в депрессии определенно нет ничего романтичного.

Когда я смогу ходить в туалет без слабительных?

Хотела бы я знать. Когда мне станет лучше.

Простите, я раскрыла вам всего одну грань этого заболевания, но это то, о чем я не слышала никогда, поэтому это показалось самым интересным.

* * *

Про депрессию дополнительно можно послушать подкат «Одно расстройство» от студии Либо-либо. У них вышел второй сезон, и там как раз есть рассказ девушки с депрессией. Многое отзывается, но о многом не сказано.

https://music.yandex.ru/album/9683396

Люди отписываются через 5… 4… 3… 2… 1…

Если что, я на это нормально реагирую (по крайней мере, тут, в больнице), все мои соседушки смеются с этого в формате «все свое носишь с собой».

* * *

Ж. пришел к нам в палату заплаканный. Я села рядом и обняла его. Он зарыдал сильнее, и тогда я отошла к незаконченным акварельным рисункам, которые я делала под Меладзе. Я стала подпевать, танцевать и делать мелкие мазки, которые стали последними деталями в рисунках. Я шутила, и Ж. смеялся сквозь слезы.

Ж. боится одиночества, сегодня его первая ночь без соседки (Л. уехала этим утром; за минуту до того, как меня срубило от капельницы, мы крепко обнялись и передали друг другу все то тепло, которое накопилось за недолгие дни вместе). Но Ж. плакал не из-за этого.

Когда песня закончилась, Ж. сказал: «Какие красивые слова». Я победно оглянулась на свою соседку, которой Меладзе не нравится.

Пойдем покурим.

Мы с Ж. сели на подоконнике в курилке – больше никто не использует это место как туалет. Я аккуратно спрашивала его о том, почему он плакал. Я старалась делать это мягко, обходя и без того глубокие раны. Его лицо теряло очертания в дыме электронных сигарет. За большими окнами с решетками был город, пробки, свет высоких зданий – эта суета нас не трогала. Я даже рада остаться на Новый год тут – вдали от ритма, за которым я не успеваю.

Мы говорили, говорили. Не знаю, стало ли ему легче. Я пошла с ним в его палату и уложила в постель. Мы обнялись, и я повторила:

Если будет плохо, приходи спать ко мне, мы поместимся.

Я пошла в свою палату, думая о том, какой странный у нас теперь состав. К нам перевели последнего оставшегося мужчину из другого блока, и ему точно тут одиноко. Он хотел помочь мне сегодня с тяжелым чайником, но у меня не было настроения общаться.

А П. в одиночке. У нее высокая температура и кашель, но почему-то это не отвадило ее от привычки гулять по коридорам в цветастом платье в пол. Утром она звала меня: «Зайчик, зайчик». Я подошла ближе, потому что она была в маске. Она протянула мне пакет: «Зайчик, отнеси это под ёлочку, это подарок, там все написано». Я отнесла, а после воспользовалась антисептиком.

Сейчас, когда я вышла из душа, П. снова гуляла по коридору, все еще в платье, но маска была задрана наверх, как шапочка. Она сказала: «Зайчик, там тебя подарок под елочкой ждет, посмотри завтра».

Нас в отделении осталось пятеро.

25 декабря 2020

Если ты хорошая, то и я хорошая

Мы с Ж. плачем в туалете в обнимку, целуем мокрые щеки и как самые беспомощные люди в мире не знаем, как друг другу помочь.

* * *

Друзья сделали мне чудесный рождественский подарок. Он сильно меня тронул. Наверное, я не была готова к такому большому жесту. Я бесконечно благодарна, но, не совладав с эмоциями, я ушла в неконтролируемую истерику и пошла по всем кругам самобичевания.

Нет, я не могу сказать себе: «Ты заслужила этих людей вокруг и можешь принять этот подарок». При депрессии сильно меняется восприятие реальности, поэтому в слезах, еле контролируя губы, я стучусь к медсестре, с которой мы так сблизились за последнее время – многие заболели, и она часто выходит на смены, а сегодня утром, пока она ставила мне капельницу, я рассказывала ей про биозавивку.

«Лерочка, ты чего?»

Я прошу ее сделать мне укол, у меня есть разрешение от врача – на случай истерик; мне дополнительно вкалывают наркотические транквилизаторы.

Я плачу все время, что она говорит со мной, плачу во время укола. Она предлагает мне прилечь в палате, и я валюсь в гору использованных салфеток, шаря рукой в поиске самых сухих из них. Рядом ложится Ж. – он сегодня переехал в смежную с нами палату, – он мягко гладит меня по руке и говорит, что я хорошая. На его руках нет живого места, они исполосованы как минимум до локтей. Раньше я думала, что он задирает рукава, чтобы показать эти изрезанные руки и то, как ей плохо. Но оказалось, что он их очень стесняется и пытается принять себя и то, что с собой сделал.

Мы лежим, так проходит какое-то время. Я затихаю.

Пойдем покурим.