Пощады нет

Юлия была в таком смятении, что не решилась пойти, как было уговорено с Карлом, в ресторан на свидание с ним, ее пугали настроения Карла, они увиделись лишь у адвоката. Тот доволен был, что можно оттянуть окончательное оформление развода, так как отец Юлии в случае развода претендовал на возвращение части приданого; надо было составить ряд всяких письменных соглашений, Юлию до глубины души возмутило циничное поведение отца. Карл улыбнулся ей с ласковой покорностью. У нее защемило сердце.

Мать Карла попрежнему жила маленьким спокойным домом; старая, но еще крепкая, она все-таки внешне изрядно поддалась. Как-то утром к ней приехал Эрих, он был удручен, письмо Юлии жгло ему руку, и Карл к нему не показывался. Эрих неожиданно заговорил с матерью об их детстве, о том, как жилось Карлу.

Мать, ничего не понимая, с удивлением слушала его.

— Карл все еще вспоминает об этом?

Она тоже ничего не забыла, но на другой лад. Она взглянула на Эриха:

— Что с вами обоими? Неужели вы до сих пор толкуете друг с другом об этих вещах? Да ты еще ко мне приходишь с этой дребеденью.

— Без всякой причины я бы этого не стал делать, мама, даже после разговора с Карлом. Не в разговоре этом дело. Ты знаешь ведь, в каком тяжелом положении сейчас Карл.

— Я знаю еще и то, что ты защищаешь и извиняешь Юлию. Ты ему это сказал?

— Конечно. Он это отлично знает. И он не оправдывается.

Мать вспылила и ударила ладонью по столу.

— В чем ему оправдываться? Перестанешь ли ты, наконец, болтать чушь? Право, Эрих, твое знание людей, заимствованное у твоих молодцов, не к месту здесь. Она бросила его, а он должен оправдываться? Она прелюбодейка, осужденная по закону и праву, среди бела дня она выкрадывает у него детей, а он должен оправдываться. В чем, скажи, пожалуйста?

Толстяк сдерживался, он и сам был очень взволнован.

— Я не хочу задеть тебя, мама, я передаю тебе лишь наш разговор и все то, что я говорю, сказано было не мной, а Карлом.

— Что же он сказал?

— Он рассказывал, например, о своей юности и как ему тяжко было…

— Боже мой, к чему он говорит об этом?

— …всякая радость, или, как он выразился, любовь вытравлена была у него из нутра.

Старуха, сидящая на диване, ударила кулаком по столу и закричала:

— Об этих вещах вы толкуете друг с другом? И для этого я вас вырастила, для этого я вывела вас из грязи, чтобы вы бросали в меня грязью? Разве Карл не был всегда моим хорошим сыном, привязанным к семье? Разве он не выполнял своего долга по отношению к семье лучше, чем его отец? Он был хорошим мальчиком, кормильцем нашим, чего только мы для тебя, Эрих, не сделали, а теперь он говорит, что из него вытравили радость.

Она принялась убеждать Эриха.

— С ним стряслось несчастье, и пусть он не сваливает его на других. А он не рассказал тебе кстати, что он годами грызся со мной, потому что я не разрешала ему гонять по улицам со всеми оборванцами и негодяями, которые набивали ему голову сумасшедшими идеями? Где бы он теперь был, наш господин фабрикант?

— Ему мало радости от его фабрики.

— Смешно это. Всем теперь тяжело. Юлия, эта уличная девка, сводит его с ума. Что же это за радость, какую я вытравила из него?

Эрих опустил голову:

— Ну — что он не чувствует в себе любви.

Старуха уставилась на Эриха, она ничего не понимала. Однако последние слова Эриха вызвали все же воспоминание — она подумала о своей жизни: провинция, веселый, легкомысленный муж и она — суровая, скучная, тоскующая по любви к мужу и вдруг — смерть. А Карл? Ее сын, ее потомство. Она тихо спросила:

— Что же я с ним сделала, Эрих?

— Не знаю, мама.

Но обвиняющее письмо Юлии (и она тоже страдала) жгло ему руки.

Эрих сидел у матери и не желал уступать. Он чувствовал себя страшным образом вовлеченным в несчастье любимого брата, он должен ему помочь, пришел его черед помочь брату, он не уходил от матери, он хотел все узнать. Помолчав, он заговорил об отце, которого совершенно не помнил. Мать кивала, бормотала что-то, рассказывала: отец был легкомысленный человек, он ни с чем не считался, народил детей, не заботился о них.

— А я — он не замечал меня, он ступал по мне, — полузакрыв глаза, она собирала свои воспоминания, — такого человека я никогда в жизни не встречала больше, это был маленький князь, и дом наш был, как у порядочных людей.

Эрих сказал, нащупывая:

— Вы были подходящей парой.

— Он хотел сделать меня золушкой. Деньги мои он развеял по ветру. А потом — взял да умер. Карлу пришлось зарабатывать на жизнь для нас всех. А ты знаешь, что Карл очень многое унаследовал от него? И он хотел удрать из дому, и, если он добился чего-либо, то он исключительно мне обязан этим.

— А как ты жила после смерти отца, мама?

— Видишь, Эрих, ты действительно хороший сын. Думаешь, Карл хоть раз задал мне такой вопрос? Мне жилось тяжело, и все-таки это было отдыхом. Почему не признаться в этом? В большом городе люди сбрасывают с себя цепи, сынок.

Старая женщина задумчиво улыбнулась:

— Могу тебе сказать, что, встреться я с твоим отцом через десять лет, я бы лучше поняла его.