Пощады нет

Как — то вечером, довольно поздно, Карл воспользовался отсутствием горничной и в припадке жесточайшего душевного кризиса совершил варварское деяние. Ударив молотком по мозаичной двери своего редкостного шкафа, он разбил ее в куски, он размахивал молотом, обрушивая его на картины, вазы. Делал это он без всякого воодушевления и без всякого ожесточения. Работал с усердием добросовестного рабочего. Разбивая вещь за вещью, он отдавал себе полный отчет в том, что делает это без всякой злобы. Со звоном полетели на стол осколки чудесной старинной лампы. Одним ударом он свалил жестяного рыцаря. Раздался такой звон, что он затаил дыхание и прислушался, не идет ли кто. Он выпрямился, вышел, в столовую, постоял, прислушиваясь, в коридоре. Нигде ни звука.

Он снял пиджак и повесил его на спинку стула. Проходя мимо рояля, он задел его. Оглянувшись, он посмотрел на рояль, потянул огромное драгоценное покрывало, вышитое Юлией, вазы и фотографии покатились на ковер, он поднял покрывало с его длинной бахромой, бережно надел его на плечи и с серьезным видом прошелся по комнате. Опустившись в углу на стул, откуда виден был весь музей, он окинул его взглядом. Все было спокойно. Он убедился, что все лежало так, как раньше, на стене и на потолке ничего не шевелилось. Тогда он перебросил покрывало через голову и застыл. Сидел с закрытыми глазами. Прошло четверть часа, полчаса. Он вяло опустил плечи. Захотелось спать. Он отбросил с лица бахрому, посмотрел перед собой, зевнул. Встал, пошел, покрывало волочилось за ним. Он оперся, обессиленный и задумчивый, о стол, и вдруг, откуда-то из пустоты выплыла мысль и в одно мгновенье овладела им с дикой силой: смилостивиться над вещами, достать на кухне керосин и спички, облить их, пусть огонь испепелит все, беги, сбрось с себя этот платок, достань банку, спички, потом открой балконную дверь, взгляни вниз на улицу, наклонись глубоко-глубоко, попробуй перелезть через решетку, и если ты выпустишь ее из рук…

Звонок. Это в передней. Никто не отпирает. Горничная еще не вернулась. Кто бы это мог быть? Он вышел в столовую, подождал, схватил покрывало, засунул его в ларь, надел пиджак. Опять звонят. Кто это? Здесь я никого не принимаю. Время позднее. Подожду.

Снова звонок. Не бурный. С ровными интервалами. Уйдет он? Удивительный человек. Я сейчас все равно ухожу. Ну и терпенье же у него. Интересно, долго он будет еще звонить?

Четвертый раз. Карл медленно идет к двери. Скажем себе: еще два раза. Если он позвонит еще два раза, я отопру. Он вынул часы. Интервал в полторы минуты — и снова звонок. Еще полторы минуты — и еще звонок.

Карл положил часы в карман. Итак, откроем. Осветив переднюю, он взял с подзеркального стола щетку, пригладил волосы, провел платком по лицу и отпер.

Перед дверью стоял высокий сухопарый господин в соломенной шляпе, лицо гладкое, возраст неопределенный. В руках у гостя была легкая трость. Господин приподнял шляпу, открыв при этом низкий лоб и легкие светлые волосы, и спросил, имеет ли он честь разговаривать с хозяином дома? Он говорил с иностранным акцентом. Можно ли войти? Карл спросил, в чем дело? На лестнице трудно будет изложить цель прихода. Карл впустил его. Горничной все еще не было. Если это бандит, он может убить меня. Карл прошел вперед, гость, держа шляпу и палку в руках, гордо и энергично откинув голову, длинными размеренными шагами вошел вслед за ним через широко раскрытую дверь в столовую. Карл посмотрел, закрыта ли дверь в музей. Туда бы я его сейчас не мог впустить.

Сухопарый высокий господин остановился посреди комнаты, поворачиваясь корпусом в обе стороны. Оглядывал комнату. Карл выдвинул два стула из-за большого пустого стола. Господин сказал:

— А этой картинки нет.

— Какой картинки?

— Талисмана. Бог, хранитель твой при свете дня, хранит тебя и ночью.

Кто это? Гость не представился. Резким твердым голосом он продолжал:

— Но, может быть, эта картинка висит в другой комнате, в вашей спальне?

Он иронически, лукаво подмигнул ринувшемуся ему навстречу Карлу:

— Мы вряд ли выбросили эту хорошенькую старинную семейную вещицу, а?

Этот человек меня знает. Незнакомец кивнул.

— Верно. Говорите, говорите, не стесняйтесь.

— Вы…

— Верно. Впрочем, и я бы вас не узнал. Двадцать. двадцать пять лет — это не пустяк. Четверть века.