Пощады нет

Фабрика росла, дело шло в гору, требовались новые капиталовложения, надо было выбирать невесту из хорошей, безупречной семьи и помнить, что какое-нибудь легкомысленное существо совершенно не подходит ни к семье жениха, ни к его исключительно серьезной, честолюбивой натуре. Мать была того же мнения. Посчастливилось: вскоре состоялось знакомство с семьей архитектора, государственного советника, и его единственной дочерью Юлией.

И Карл стал лицом к лицу с любовью, самой ужасной, самой беспощадной силой. Она еще никогда не заглядывала ему в сердце и не испытывала его.

Мир всходил, как тесто на дрожжах, в лучах чудесного «просперити». В одни страны, более поворотливые, сплошной рекой текли деньги, другие опускались все ниже и ниже, им было предназначено в один прекрасный день исчезнуть в пасти более сильных. Могущественные державы искали и находили колонии, и пока их правительства посылали отряды завоевателей «открывать новые земли» (цветные народы: чернокожие, желтокожие были ведь «неспособны» использовать огромные природные богатства своих стран), в городах вырастали все новые и новые массивы домов. Жалкие трущобы и лачуги большого города исчезали, как от дуновения огня. На их месте вырастали массивные многоэтажные, густо населенные дома-казармы, возникали целые кварталы, сплошь застроенные особняками. Художники, архитекторы. каменщики, водопроводчики, слесаря и многие другие не знали теперь горя, тысячи народу были заняты на городских работах, удлинялись трамвайные пути, строилась подземная и надземная дорога, вдоль новых трамвайных путей вырастали магазины и школы, приемные врачей, адвокатов, кино, суды, тюрьмы.

Карл к Юлия вернулись из свадебного путешествия.

Прекрасен был город, прекрасен мир, раскинувшийся перед ними, они шли по длинной аллее, обрамленной высокими ветвистыми деревьями, по сплошному колышущемуся зеленому коридору, далеко позади зелень смыкалась в один большой таинственный куст, на котором то тут, то там загорались волшебные чары осени, вечно новые золотые чары.

Они поселились не в аристократических кварталах старого города, куда переехал дядя, а неподалеку от фабрики, на недавно отстроенной улице, возникшей на месте прежних кривых переулков бедноты. Карл предпочел этот район, это было практично — недалеко от фабрики, — да и, кроме того, он просто не мог с ним расстаться.

На обратном пути он посетил с Юлией свою родину. «Зеленого луга» уже не существовало, вообще в этой провинции слабо ощущался общий подъем.

— Все идет в города, — жаловались местные жители.

Карл засветившимися глазами посмотрел на Юлию:

— Мы во-время переселились в город, а? Какой ужас был бы, застрянь мы здесь!

Он старался скрыть от нее, в каком жалком положении находилась их семья в то время. На кладбище они отыскали могилу отца, она была очень запущена. Юлия нашла, что на могилу необходимо положить мраморную доску с четко высеченным именем усопшего и подобающим библейским изречением. Это надо было немедленно осуществить.

— Я похож на него лицом, — говорил Карл, бродя с Юлией по окрестным лугам.

Карл многое припоминал, но до чего все это казалось теперь маленьким и жалким!

— Отец хотел основать здесь какое-нибудь предприятие, — бахвалился он, — начать какое-нибудь крупное дело, развести хозяйство и при нем открыть гостиницу или санатории, но тут ничего нельзя было создать, это был мертвый край. Все попросту рушилось в этой глуши.

— В сущности, вы должны быть благодарны отцу за то, что вы отсюда уехали, Карл.

— В общем, конечно, это так. Я‑то лично уж несомненно ему благодарен.

Она подшучивала над ним.

— Ты бы и не узнал меня.

Счастливец нежно сжал ей руку. Она хихикнула.

— Потому что, — уж ты меня извини, — я бы даже не хотела быть здесь похороненной.

Он испытывал неловкость перед дочерью государственного советника. Но они жили здесь. Мать здесь выросла.

Юлия хлопнула его по руке и примирительно сказала:

— Да, ты деревенский фрукт, я знаю.

Но так шутили они недолго.

В новый дом он ввел Юлию, как победитель. Квартира, обставленная модной мебелью, была наводнена цветами, мать, дядя и родители Юлии наделили заботы об этом, Юлия, по своему обыкновению, посмеиваясь, определяла:

— Фиалки и ландыши в спальне, конечно, от моей матери, она хотела бы видеть меня утихомирившейся: гордые гладиолусы в столовой — это от твоей матери: ты — ее герой. Дядя прислал комнатную ель, символ согласной семейной жизни.

Она ошиблась, эта избалованная единственная дочь государственного советника, полагая, что сможет таким манером играть своим молодым супругом, взять его под каблучок. Он был, как она вскоре убедилась, не очень гибок.