Пощады нет

Он хорошо знал, что такое брак. Это — дом, семья, которые должны вестись достойно и строго. Он ни внешне, ни внутренне не менялся, когда, отойдя от чертежного стола или телефона, отсекался на лифте и шел домой. Брак означал уважение общества и (для него лично) венец трудовой жизни. У Юлии было нежное личико с тонкими чертами, — поистине благородный профиль, — пышные рыжевато-золотые волосы, легкие и грациозные движения; глаза ее отличались необычайной красотой, даже когда они холодно и трезво смотрели на мир. Но Карл видел не эту Юлию. Он видел в этом утонченном существе отпрыск семьи, твердо знавшей свое место в обществе, это существо было его женой, и ему оставалось только сделать ее счастливой. Юлия хотела, чтобы он видел в ней Юлию, но ее пленительное естество лишь облегчало ему возможность ставить ее на пьедестал супруги. Как правители древнего Рима посылали своим гражданам бюсты императоров, чтобы они украшали ими храмы, так и он принял эту женщину и старался дать ей достойное обрамление.

Это было поразительно, как он обращался с нею, с какой мягкостью, нежностью, будто с каким-то неземным созданием. Вместе с матерью она посмеивалась над этим, но лишь изредка. А мать Карла, — как она сияла! Карл был просто создан для семейной жизни. И как ему повезло — такая прелестная, нежная женщина, статуэтка, ей, действительно, можно лишь поклоняться. И Карл от души жал матери руку. Он щеголял перед матерью своим браком. Он откровенно рассказывал ей о своей жизни с Юлией, и мать все одобряла. Он управлял своей новой семьей в угоду ей, матери.

А Юлия чувствовала себя во всей этой истории необычайно странно. Ее нельзя было назвать сварливой, но это была колкая, острая на язык маленькая женщина, кокетка, насмешница. И вдруг кто-то «поклонялся» ей в истинном смысле этого слова. Отец ее захлебывался от хохота.

— Маленькая плутовка послушно дает лелеять себя, как грудного младенца. Верит он хоть одному ее слову?

Отец намекал на прежнюю слабость Юлии: она часто привирала, когда ей хотелось увильнуть от сомнительных радостей родительского дома. Но Карл верил ей безусловно и, в самом деле, — зачем ей было лгать? Да, она позволяла ему обращаться с собой, как с грудным младенцем. Как он заботился о ней, как все решительно предусматривал! Отец и мать предоставляли ей в свое время полную свободу. Карл же знал все ее платья, заботился об ее теплых и легких костюмах, об ее самочувствии, настроении, случайная мигрень становилась делом государственной важности. В первое время ей хотелось увильнуть от этих вездесущих забот, резко оборвать Карла, держать себя так, как она привыкла держать себя с людьми. Но — что за странность! Ее убеждали, что жизнь ее достойна зависти, и она соглашалась с этим. Она уступала, восторгалась Карлом и покорно отдавала себя ему в руки. Это было только приятно. Что он сделал с нею?

Бесспорно, что так строить свой брак, одевая его в камень и железо, мог только Карл. При этом он замуровал Юлию.

И могла ли жена его требовать пощады, если сам он никогда пощады не знал?

Строго и аккуратно велся дом. Карл для пущего спокойствия отвел в нем Юлии определенную роль. Себе он оставил только верховное наблюдение. С одной стороны — слуга, он в то же время был полновластным владыкой. Не существовало такого уголка в доме, куда он — по крайней мере по воскресеньям — не заглядывал бы. Он не упускал из виду ни малейшего пустяка, ссылаясь при этом на Наполеона, для которого не существовало второстепенных вещей и который объяснял свои победы тем, что заботился о самых ничтожных мелочах — от конюшен для лошадей до смазочного масла для обозных повозок.

— Мой дом — моя крепость, — говорил всегда своим гостям Карл. И он был владыкой этой крепости. Он руководил хозяйством, отрегулированным, как часовой механизм. Он ввел в доме торжественно-натянутый строгий тон.

В столовой, довольно просторной — вся квартира была не очень большая — устроен был уютный уголок, откуда, если открыть двери, видна была смежная комната, ныне гостиная, впоследствии — музей. В этом «уголке» он, блаженствуя, сиживал вечерами с Юлией. Ее глаза, всегда с тревогой следовавшие за его взглядом, смотрели успокоенно — для тревоги не было оснований: господин и повелитель наслаждался жизнью. Миниатюрные часы на камине тикали. Он держал ее руку в своей. Ему казалось, что он счастлив. Она не чувствовала полного счастья, но надеялась, что со временем можно будет кое-что выравнять. Иногда приходила мать Карла. «Мать с большой буквы», — как порой отваживалась пошутить Юлия, но он так был уверен в истинности этого, что не сердился на нее за шутливый тон.

Мать садилась в отведенное ей раз навсегда кожаное кресло. Иногда Юлия ревновала ее и мысленно посылала ко всем чертям. Если Карл так привязан к матери, то зачем он женился? Но ее родители высмеивали ее: Карл — настоящий сын, как полагается быть хорошему сыну. Он был кормильцем всей семьи. (Юлия раздраженно кивала: они были бедными, я уже знаю об этом.)