Читаем Пощечина общественному вкусу полностью

Пощечина общественному вкусу

Бенедикт Константинович Лившиц , Василий Васильевич Кандинский , Велимир Хлебников , Владимир Владимирович Маяковский , Давид Давидович Бурлюк , Николай Давидович Бурлюк

Сухое, голое дерево поднимало к голубому небу свои дрожащие трясущиеся длинные ветви. Оно было черно, как дыра в белой бумаге. Четыре маленьких листа дрожали временами. А было безветренно-тихо.

А когда приходила буря и сметала какой-нибудь толстостенный дом, тонкие ветви не дрожали. Маленькие листья делались жесткими, будто из железа вылиты.

Прямой линией пролетала в воздухе стая ворон над городом.

И опять внезапно все стало тихо.

Оранжевое облако исчезло. Режуще-синим стало небо. Город сине-желтым до слез.

И в этом покое звучал только один звук: удары копыт. Тут все знали, что по совершенно пустым улицам блуждает совершенно одна белая лошадь. Этот звук звучал долго, очень долго. А потому и нельзя было никогда точно сказать, когда он прекращался. Как сказать, когда наступает покой?

От тяжких, длинно растянутых, нисколько не выразительных, безучастных, долго, долго в глубинах, в пустоте шевелящихся звуков фагота все постепенно делалось зеленым. Сначала глубоко и слегка грязноватого оттенка. Потом все светлее, холоднее, ядовитее, еще светлее, еще холоднее, еще ядовитее.

Дома росли кверху и делались уже. Все склонялись к одной точке направо, где, быть может, было утро.

Как бы стремление к утру намечалось.

И еще светлее, еще холоднее, еще ядовитее делались небо, дома, мостовая и люди, шедшие по ней.

Они шли непрестанно, непрерывно, медленно, перед собой глядя неизменно. И всегда одни.

А тому соответственно увеличивалось голое дерево большой роскошной кроной. Высоко сидела эта крона и форма ея была плотной, колбасообразной, кверху выгнутой.

И только эта крона одна была так ярко-желта, что не выдержать бы этого ни одному сердцу.

Хорошо, что никто из там внизу идущих не увидел этой кроны.

Только фагот стремился обозначить этот цвет. Он поднимался все выше и ярким и носовым стал его напряженный звук.

Как хорошо, что фагот не мог достичь этого тона.

Почему?

«Никто оттуда не выходил.»

«Никто?»

«Никто.»

«Ни один?»

«Нет.»

«Да. А как я проходил мимо, один всё-таки там стоял.»

«Перед дверью?»

«Перед дверью. Стоит и руки расставил.»

«Да! Это потому, что он не хочет никого впустить.»

«Никто туда не входил?»

«Никто.»

«Тот, который руки расставил, тот там был?»

«Внутри?»

«Да, внутри.»

«Не знаю. Он руки расставил только затем, чтоб никто туда не вошел.»

«Его туда поставили, чтоб никто туда внутрь не вошел? Того, который расставил руки?»

«Нет. Он пришел сам, стал и руки расставил.»

«И никто, никто, никто оттуда не выходил?»

«Никто, никто.»

Алексей Крученых

«Старые щипцы заката…»

старые щипцы заката заплатырябые очисмотрятсмотрятна востокнож хвастливвзоры кинули на столкак на полофицера опрокинулумер он№ восемь удивленныйкамень сонныйначал гла́зами вертетьи размахивать рукамии как плетьизвилась перед намисалфеткасиняя конфетканапудреная кокеткана стол упала меткозадравши ногупокраснела немноговот представлениедайте дорогуофицер сидит в полес рыжею полейи надменный самоварвыпускает пари свистаетрыбки хдещуту офицераглаза маслинкихищные манеры,губки малинкиглазки серыу рыжеи полиброшка вееромхорошо было в полепотом все изменилоськак ответа добилсяон стал большойи тоже рыжийна металл оперсяк нему стал ближеот поли отперсяне хотел уже рыжейи то ничего что она гнуласьвсе ниже нижеи мамаша его все узналаполю рыжую еще обругалапохвалила лаская нахалатак все точно зналарыжая поля рыдала.примечание сочинителя — влечет мир с концав художественной внешности онвыражается и так: вместо 1–2–3события располагаются 3–2–1 или3-1–2 так и есть в моем стихотворении