Поскольку я живу (СИ)

Она измучилась вся. Измучились глаза, не видевшие Ивана так много времени. Измучились губы, не звавшие его по имени. Измучились руки, не прикасавшиеся к нему. А когда она начинала чувствовать, как измучилось сердце, бьющееся вдали от его сердца, то в очередной раз вскакивала с места и искала новое, куда можно приткнуться, чтобы ненадолго переключить внимание.

Ни книги, ни фильмы не спасали.

Не спасал рояль, к которому она подсаживалась несколько раз, потому что за что бы она ни взялась, приходила к тому, что играет что-то из альбома «Berlin. Re-entry». В кои-то веки музыка надолго не уводила ее прочь от действительности, а погружала в нее еще сильнее. В своей действительности Поля стояла у окна и вглядывалась в каждую безликую тень посреди серого ноября, бродившую по набережной. С высоты одиннадцатого этажа не различить ни лиц, ни стати. Но все ей казалось, что, если бы там, среди тех ненужных людей, был Ванька, она обязательно узнала бы его.

Вот только его не было.

И она начинала подсчитывать, который час может быть в Торонто. И, что еще хуже, бродила по сайтам авиакомпаний, чтобы разобраться в расписании рейсов.

Да, измучилась. Да, сломалась. Да, перестало иметь значение даже ее попранное достоинство. Она устала от того, что больно. Она устала испытывать тяжесть от вдохов и выдохов. И да, она пожалела о том, что не сумела простить.

Но можно ли что-то изменить, не прощая?

Ни строчки, ни слова, ни звука за столько времени. Может быть, она придумала себе несколько больше, чем было в действительности?

Нет. Не могла.

Тогда почему он молчит? Черт бы его подрал, почему он молчит столько времени, если так безумно нуждается в ней? Он не имеет права снова заставлять ее делать шаг. Довольно их проклятого альбома, довольно того, что было в Берлине! Довольно ее шагов! Она хочет его! Пусть заслужит, пусть вымолит, пусть заставит ее поверить!

Он же не делал ничего из того, в чем она нуждалась больше всего на свете. Для Полины не было бы большего подарка ко дню рождения, чем хоть мгновение возле Ивана, но он лишил ее себя даже сейчас. И это было нечестно с его стороны.

На исходе своего неудавшегося праздника, Поля всерьез думала о том, чтобы выпить снотворного и лечь спать. В конце концов, ее вымотало. Она сама себя вымотала бесконечным брожением по не такому уж гигантскому количеству квадратных метров. Вот только когда добралась до ящичка с лекарствами, висевшего в ее кухне, неожиданно абсолютную тишину квартиры вспорол, как нож вспарывает полотно, звук входящего сообщения электронной почты.

Телефона из рук она не выпускала.

А тут от неожиданности уронила на пол и несколько секунд во все глаза смотрела под ноги, прежде чем наклониться и поднять.

Какая-нибудь рассылка, не попавшая в спам. Какое-нибудь глупое письмо, сформированное автоматически, с информацией о скидках в честь дня ее рождения из магазина – наверняка любимого, иначе она не угодила бы в число постоянных клиентов. От всяческих дисконтов Полина принципиально отмахивалась – и без того сумка была перегружена разного рода чепухой. Либо администрация филармонии решила поздравить в электронке – эти что угодно могут.

 Но уже собираясь опуститься на пол, чтобы, наконец, посмотреть на имя адресата, Поля Зорина, упрямо жившая в ней, знала точно: это Ванька, который не мог, просто не мог ни пройти мимо сейчас, ни написать то проклятое смс, разрушившее их жизнь. Тот Ванька, которого она знала, не мог.

И весь ужас в том, что он действительно не мог.

Он пережевал себя, чтобы смочь.

Пелена накрыла ее глаза, в ушах зазвенело, и Полина медленно сползла по стене, чтобы оказаться сидящей на теплом ламинате, уставившись на валявшуюся неподалеку трубку. Она послушно делала вдохи и выдохи, потому что того требовала физиология, но сама переместилась в другое измерение.

В этом измерении Ивану двадцать один год. И он собирается жениться на девушке, без которой не может жить, взаимности которой настойчиво добивался и которой уверенно говорил: «У нас это навсегда, не отвертимся». Он все знал раньше всех. И то, как сильно любит, и то, как сильно она станет любить его.

Того самого Ивана на самом пике счастья окунули в мерзкую правду, согласно которой он эту девушку терял. Навсегда. Без вариантов что-либо изменить. Ему оборвали жизнь в самом ее начале и довели до того, что он готов был с нею проститься. Все его последующие действия, все, что он вытворял со своим телом и со своей психикой впоследствии, кричали о том. И не нашлось ни единого человека, который смог бы тогда, сразу ему помочь. Справлялся он в одиночестве и кое-как, никого не подпуская к себе достаточно близко.

Каково это – быть палачом человека, которого любишь?

Полина в изнеможении откинула голову на стену и прикрыла глаза.