Поскрёбыши

Приехал – в Ларисиной квартире новые жильцы, они Олега знать не знают. Да он здесь давно и не прописан. Но долю собственности имеет. Смолчал, пошел с большим рюкзаком. Сидит на лавочке, голуби кругом ходят воркуют. Собака явилась, понюхала – отдал ей остаток колбасы. Только б не черти. Чу! звон на колокольне, звон на колокольне: дин-дон-дон, дин-дон-дон. Олег туда. Уж спускаются вниз старый да малый. Не такой уж и малый – с отца ростом. Отец-то не горазд какой долговязый. Никита отцу улыбнулся – точно ворота распахнулись. А звонарь стоит выжидает. Поклонился ему Олег в ноги: Иван Антоныч, будь заместо отца родного. Я из твоей воли не выйду. Ну, прекрасно, коли так. И поехали втроем на мотоцикле: Никитка за спиной у Иван Антоныча, Олег в коляске. Вот такие сказки. Приехали – на даче рай. Поклонился Олег Ларисе: «Мать, не стану воровать, хоть в трудовой книжке у меня написано черным по белому: потеря доверия. Это всё бесовские козни. Стану с вами жить как родня. Что Иван Антоныч укажет, то мне закон. Я. мать, работать буду». А солнышко в окошко вечерними лучами постреливает. Лариса подает грибы на большой сковородке. Выпили Иван Антоныч и Олег со свиданьицем. Иван Антоныч маненько, а Олег ровно прилип к бутылке. Новая беда. И когда успел подсесть? Раньше за ним не водилось. Тут полезли мценские черти изо всех углов. Оттого в бутылке не убывает, а Олег себе наливает – себе одному. Никитушка на синтезаторе что-то свое ладит, А Иван Антоныч Ларисе кивает, хмурится. Олегу за сорок – молодость прошла. Семьи нет. окромя них двоих с Никитою третьим, да еще чертей несчетно. На нем, на Олеге, воровское клеймо. Никакого ремесла он не освоил. Что будем делать, Лариса Николавна? Солнышко село, Никитка утих. Сидит, записывает что-то своими крючками. Подсел на эту чертову музыку. Олег повалился ничком на Ларисину кровать и захрапел. Вроде раскаявшегося отвергать грех. А утречком проснулся Олег с похмелья и запел по-другому: «У меня право собственности есть на мценскую квартиру. Я пошел туда жить». – «Поживи до конца августа в квартире Иван Антоныча а мы пока жильцов предупредим». Уже с вечера звонарь с Ларисой такой вариант меж собой обсудили. Ничего, обойдемся без этих денег.

И стал Олег мценским обывателем. Живет в однокомнатной квартире, где прошла его юность. Работает в Ларисином детдоме истопником и разнорабочим. На водку денег не хватает, так черти ему всякий день по бутылке. Спивайся, как твой родной отец спился. С нами хошь кто подсядет. Ушлый народ черти. У них, заметьте, сложились разные отношенья со звонарем, Никиткою и Олегом. На Ларису они пока никак не реагировали. Она их до се не видит. Еще не дадено ей.

Притих август в двадцатых числах, затаил печаль. Никому с Никитой расставаться не хочется. Здесь его каждая сорока любит. К человеческой породе его хоть и причисляют, но довольно условно. С таким же успехом он родня своим троим шустрикам. Или ангелу, прохаживающемуся по тесному помосту там, наверху, на колокольне. Или залетному соловью, что пел в мае на тонком прутике молодой рябинки, возле самой калитки. Он всеобщий. Никита. Не Олегов и не Сашенькин. Скорей Ларисин, звонарев, или, может, братишка нонешних мценских детдомовцев. Весь из звона, из равнинного простора, из безвестного служенья многих и многих. Не дал бог большого ума – и не надо. Но пора собираться. Иван Антоныч поедет провожать – теперь одних папок с нотной тарабарщиной на два пуда. Оттуда, из Москвы, тащил звонарь нотную бумагу, казной выданную. Не понимаю я в этом ни черта, Лариса Николавна. Но раз ученые люди хвалят…

Вот и Москва, вот и Маринка. Уже не косички, заплетенные вокруг головы по прядке, а короткая мальчиковая стрижка. Но выучила за лето наизусть его, Никитину, пьеску. Сыграла. Никита поцеловал ей руку – левую, какая оказалась поближе. Листва только слегка пожухла, клены еще не желтели – приехала Саша с сынишкой Свеном. Хорошо, Маринка при них не заходила. Болен вдрызг. Ларисе грустно было смотреть на Никиткино прошлое. Черти поглядели с полатей и приняли решенье: командировать двоих своих в Швецию. Пусть займутся воспитаньем Свена. Иначе в будущем могут пойти не без основанья разговоры о тяжелой наследственности.

Чертей, залезших в Сашин защитного цвета рюкзачок, звали Огрызко и Оглоед. Вполне взрослые, состоявшиеся и ответственные бесы. Уменьшившись до соответствующих размеров, уместились в мятую пачку от сигарет – Сашенька стала курить – и затаились. Лишь пройдя таможенный контроль – пес их знает, эти лучи – черти вылезли и устроились в кармане куртки юного Свена с твердым намереньем не оставлять начатого. Работать подобно циркачам – до результата.