Поскрёбыши

Восемь чертей вставали после оргии ни свет ни заря. Приводили в порядок помятый садик. Только что роз не перекрашивали. Откатывали подальше мотоцикл, чтоб фырчаньем не будил гостей. Молодежь – с вечера не найдешь, утром не разбудишь. Огрызко с Оглоедом отправлялись звонить. Брали с собой Игоря – он уже шатался возле разбросанных по всему саду импровизированных столов, ища чем опохмелиться. Игорь по характеру человек не ведущий, а ведомый. Пригласят – плюхнется в мотоциклетную коляску. Промолчат – и он промолчит. Иной раз взглянет – а в коляске уж сидит Никита. Умытый, радостный, предвкушающий. Значит, будет звонить – черти с вежливой улыбочкой топтаться рядом. Мценские горожане, спеша по мценским своим делам, перекрестят крепкие лбы. Не Иван ли Антоныч с того света вернулся? Нет, выросший звонаренок приехал, который… который.. ну как это? кто музыку сочиняет. В общем, Ларисин внук, царствие ей небесное. Поплывет звон по округлым холмам среднерусской возвышенности, сам себя обгоняя. И пребудет в царствии небесном у богородицы в чести стольких сирот выходившая Лариса.

А бобыль Игорь понюхает-понюхает, да и найдет чего допить. Дел при бесовском хозяйстве никаких, только под копытами не путайся. Доест вчерашний шашлык из миски – не так много, но ему как раз. Чтоб в дом не заходить, людей не будить – цивильным туалетом не пользоваться -уйдет на соседний заброшенный участок в бурьян. Черти – те на него рукой махнули. То есть лапой. Приехал Никита – подадут ему кофий, пирог с капустою. И, тихонько пятясь задом, удаляются. Ла-у-ре-ат. Никто не помнит – черти помнят. Заливаются птички, вспоминая утрешний звон. Солнце идет слева направо, двигая тени яблонь справа налево. Не ездит во Мценск Маринка. Куда угодно – в Нормандию, Португалию, Мексику – только чтоб не сюда. Здесь ромашки ромашкам передают годами, передают с семенами, какою она была.

Часа в четыре проснется тусовка. Выползут, продирая глаза. Славяна – свежа, ровно не она бесилась всю ночь. Есть силы – бесись. Потом не побесишься. Сели. Кого еще нет? будить его. Хватит, поспал. Полосатый тент натянули от солнца. Скоро оно уйдет: засиделись опять за столом. Вечером на пяти машинах рванут назад. А четверо – те остаются. Еще и восемь чертей, да Игорь, подсевший на легкую жизнь. Ну, и хозяин.

Никита нашел в консерватории одного парнишку, даже и не в очках. Ходит за ним, за Никитой, как тень. Никита потихоньку его испытывал: закончи вот эту вещь, оркеструй вон ту. Получается. Зовут Николаем. Привез Николая во Мценск. Так он до того испугался Никитиной вольницы, что стал заикаться. Но не вздумал перечить учителю - выдержал пять недель. Его милостиво приняли в компанию с тем же клеймом: ретроград. Однако конституция данной кодлы такое дозволяет. К тому же есть прецедент в лице Никиты. Играют в четыре руки Николай с Никитою, остальные лепят чертей. Как будто и так их мало. Отличные вышли бесы. Ожили и разбежались. Ищи-свищи. Николушка, кто страшней: черти или юнцы богемные? - Пожалуй что одинаково гадки, маэстро. Но я уж привык и не устрашусь. - Спасибо тебе, Николушка. Знаю, что терпишь ради меня. - Да нет, маэстро. Рано или поздно всё равно придется с этим столкнуться. Раз вы их любите, значит, и мне бог велел. (Живые серые черти терпеливо позирующие юным скульпторам, переминаются с ноги на ногу. У них есть всё же кой-какая совесть. Являются всем, но сверхпорядочных людей стесняются.)

В Москве Николушка жил на Пресне, Черти так подсудобили, что мать его скоропалительно вышла замуж – для разнообразия, за немца, оставив желторотому сыну двухкомнатную квартиру с роялем. Комнаты были изолированы, рояль прекрасный. «Маэстро» опробовал его и заигрался допоздна. Позвонил домой – Маринка дала отмашку: ночуй там. Черти – уже законченные меломаны – остались тоже. Утром состряпали из ничего такой завтрак, что давно не улыбавшийся Николушка весь сиял. Скучный Шмитовский проезд за окном в бесцветный ноябрьский денек тоже заулыбался. Долго ли коротко ли – Марина выселила Никиту к несовременному мальчику. Сама перевезла мужнины вещи и картонные коробки с рукописями. Сама наняла таджиков их таскать. Черти чинно гуляли по Шмитовскому проезду в бейсболках и кроссовках. Люди думали: островитяне из южного полушария. А черти, не останавливаясь на достигнутом, замышляли свое. Уж как хороша была мастерская вместе с жильем у великолепной четверки, а они нашли еще лучше здесь, на Пресне. Без посредников, без затрат на них. Суетились, закрепляли скульптуры на багажниках личных авто преуспевающих ювелирных дел мастеров (они же никому не известные ваятели). Перевезли, разместили, предварительно отдраив и даже отремонтировав помещенье. Четверо ультрасовременных классно придуривающихся плюс двое неоклассиков консерваторов – вышло круто.