Послание из прошлого

Темные глаза Шершня в полутьме странно блестели и Вите сделалось немного не по себе.

— Это необычный магнитофон, — решился, наконец, Витя.

Маленький светильник на верстаке почти не давал света, зато тени, которые плыли по стенам подвала, выглядели очень реалистично.

— Я не знаю, как так получается… в общем, наверное, ты мне не поверишь, но, когда несколько дней назад я записал сообщение… просто подключил к этому магнитофону микрофон и продиктовал запись с листочка… потом решил послушать, как получилось. Не сразу, конечно. Но через некоторое время… обнаружилось, что моя запись пропала. Исчезла.

Шершень покачал головой.

— Ле‑ента ра‑а‑азмагнитилась, скорее всего. Пп‑осмотри, мо‑ожет быть рядом мощный тт‑трансформа‑а‑атор от телевизора, например. И‑или еще что…

Витя тронул его за плечо.

— Нет. Не размагнитилась. Все с ней нормально.

— Т‑тогда что? Бра‑ак? Скачок на‑а‑апряжения?

— Нет.

Витя привстал с топчана, развернулся в узком проходе и облокотился на верстак. Он чувствовал странное возбуждение, какое обычно бывает перед важным уроком, — немного посасывает под ложечкой, но, если ты готов, воодушевление начинает бить ключом и буквально выпрыгивает из груди. И вот, ты первый тянешь руку…

— Нет! Там оказался голос! Другой голос!

— Г‑г…голос? Ч‑ч‑тоо ты‑ы имеешь в‑в‑виду? От ста‑а‑арой записи?

— Нет. Там никогда не было другой записи. Этот голос… в общем, ты только не падай… он сказал мне, что он из две тысячи десятого года, — выпалил Витя и замер.

Шершень странно покачнулся, посмотрел направо в свое отражение, потом снова повернулся к Вите.

— Две т‑т‑ысячи десятый? — переспросил он.

— Да, — подтвердил Витя.

— Я… я бы н‑н‑и‑икогда бы не о‑отдал этот м‑м‑агнитофон.

Витя уставился на друга. Тишина в подвале стояла такая, что было слышно, как натужно гудит нить накаливания маленькой желтой лампочки.

Витя не ожидал подобной реакции. Что угодно: восторг, смех, неверие, полное отрицание, но…

— Значит, ты… ты мне веришь?

— К‑конечно. Я п‑почему‑то всегда знал, что‑то та‑а‑акое с‑существует. Во‑от.

— И ты не спросишь, как там, в две тысячи десятом? Может быть, голос рассказал подробности. Ведь это может быть обычным розыгрышем. Честно говоря, я вначале подумал, что это ты меня хочешь разыграть.

— Я? — удивился Шершень.

— Ну да… ты все время мне казался… необычным. Я даже думал раньше, что ты — пришелец из будущего. Немного странный, и так много знаешь всего… И это… — Витя обвел взглядом подвальную конуру, больше похожую на комиссионный радиомагазин.

Шершень улыбнулся, но улыбка быстро сползла с его лица.

— Ха! — сказал он. — М‑м‑ы же на у‑урок опоздаем!

Витю пронзила странная догадка, но в следующее мгновение он о ней забыл, потому что ужас опоздания на первый урок физики, где властвовала Эльвира Григорьевна, жесткая и волевая женщина, повелительница электрических разрядов и закона Ома, владычица правила буравчика и хранительница сил притяжения.

— Блин, у меня физика! — вскрикнул Витя. — Бежим!

Они выскочили из подвала, Шершень закрыл замок и они, разгоняя голубей и кошек, понеслись по чистым пустынным улицам Москвы.

— П‑после у‑уроков ж‑жду тебя за ч‑черным ходом, — запыхавшись, выкрикнул Шершень, принял правее и отстал. Даже если кто‑то и видел их случайно вместе в окошко, то вполне мог подумать, что Витя решил таким образом лишний раз подшутить над неповоротливым и глуповатым старшеклассником.

Когда Витя ворвался в класс, Эльвира Григорьевна что‑то писала на доске.

Он остановился в дверях и проследил за рукой, держащей здоровенный кусок мела. Учительница игнорировала обычный брусковый школьный мел и откуда‑то постоянно приносила свой, который на самом деле писал лучше, жирнее и без проплешин.

«Единицы пути и времени», — прочитал Витя на доске. Он опоздал на целых шесть минут (что само по себе для урока Эльвиры Григорьевны приравнивалось по тяжести к одному из самых страшных проступков), и под взглядами десятков одноклассников, уставившихся на него, почувствовал себя, мягко говоря, очень неуютно.

— Та‑ак, Крылов, — сказала Эльвира Григорьевна, приподнимая очки с толстенными линзами, в которые были впаяны еще более толстые кругляши, отчего ее глаза выглядели точно как у огромной рыбины. — Кажется, ты решил мне одну очень сложную задачу…

Класс насторожился, а с задней парты послышался смешок. Конечно же, это был Шкет. — А именно, задачу, кого мне вызвать к доске.

Витя обреченно переступил с ноги на ногу. Класс притих. Несмотря на некоторые разногласия, даже периодические стычки, они были, в общем‑то, довольно дружным коллективом и смеяться над одноклассником, попавшим в затруднительное положение, могли позволить себе разве что бесчувственные отморозки задних парт, вечно ходившие под гильотиной второго, а некоторые — и третьего года.

Витя перевел взгляд на парту, где сидела Лена, увидел ее сосредоточенно‑напряженное лицо и руки, замершие над раскрытой тетрадкой. Ее соседка — Таисия, девочка неплохая, но больно уж говорливая и непоседливая, тоже притихла. Сказать без разрешения лишнее слово у Эльвиры было смерти подобно.