Послания

Ну что молчишь, раскаявшийся странник?
Промок, продрог?
Ты – беженец, изгой, а не изгнанник,
И не пророк.

Держись, держись за роль в грошовой драме,

Лишь вдохновения не трать.
Лицом к лицу с чужими городами
Учись стоять.

А если смерть, и нет пути обратно,

Давай вдвоём
Мурлыкать песенку о невозвратном,
Читай – родном,

О тех краях, где жили – не тужили,

Перемогая страх,
Где небольшие ангелы кружили
В багровых небесах,

И на исходе грозного заката

Рождался стих,
И пел, и улыбался воровато
Один из них…

«Осень в америке. Остроконечные крыши…»

Осень в америке. Остроконечные крыши
крашены суриком, будто опавшие листья
клёнов и вязов. На улицах чище и тише,
чем в лихорадочных снах. По движениям кисти

видно: художник не спит за своей акварелью.

Ратуша, голуби, позеленевшие шпили
трезвых соборов. Прохожий не грустен, скорее
просто задумчив. Письмо ли потеряно – или

жизнь, что обрывок газеты, под ветром несётся?

Или и впрямь настоящее – только цитата
из неизвестного? Полно отыскивать сходство
между чужим и своим, уязвившим когда-то

и отлетевшим. Давай забывать его с каждым

взмахом ресниц, даже если по-прежнему жаждем
нового света. Отпели, пора и на отдых.
Слышишь, как тихо в подземных звенит переходах

старая музыка? Господи, чуть ли не «Let It

Ве» заливается, крепнет в ушедшей улыбке.
Холодно, сухо… Любить эту песенку, этот
свет, безошибочный лад электрической скрипки…

«Местным жителям вряд ли заметно…»

Местным жителям вряд ли заметно,
как брожу этим городом я.
Зеленеют его монументы —
генерал, королева, судья.

Небоскрёбов особенных нету,

и уныния нету ни в ком.
На террасах дельцы и поэты
попивают чаёк с молоком,

а возможно, и что-то покрепче.

Хорошо мне на воле. Судьба
улыбнулась, и каяться не в чем,
жаркий пот вытирая со лба.

Слёзы. Проводы. Рёв самолёта.

Повезло. По заслугам и честь.
Есть в разлуке от гибели что-то…
Перестань. Разумеется, есть.

Ах, товарищи, будем попроще,

на дворе молодой листопад,
обнажённые тощие рощи
в беспокойное небо летят,

и учёный по радио в среду

уверял, восхищённо дыша,
что по смерти – травинкою к свету —
выползает из тела душа.

Распевает и пляшет, ликуя.

Ей – отрада, а сердцу – хана.
И на скучную участь земную
с недоверием смотрит она.

Эти лекции Бога не сердят.

Даже, может, слегка веселят,
если после клинической смерти
отпускал он кого-то назад.

А советский коллега упорен,

он сплеча говорит: извини!
О моих пациентах поспорим.
Ни шиша не видали они…

«Снятся ли сны?.. В переулках оставленных сыро…»