Послания

«Глубоководною рыбой, хлебнувшей свободы…»

Глубоководною рыбой, хлебнувшей свободы,
света и воздуха, к давней любви и раздорам
я возвращаюсь. По-моему, Долгие Броды —
так называлось село. Над Серебряным Бором

солнце садилось. И весело было, и жутко

в бездну с балкона уставясь, высмеивать осень.
Было да сплыло. Грущу вот, дымлю самокруткой.
Так, понимаешь, дешевле – процентов на восемь.

Что до семейных забот, они в полном ажуре.

Мальчик здоровый, хотя и родился до срока.
Пью молоко. Помогаю супруге Лауре
в смысле размера и рифмы у раннего Блока.

Там, доложу тебе, пропасть щенячьего визга.

Позже опомнится, будет спиваться, метаться…
Тема России. Частушки. Монголы. «Двенадцать».
Пытка молчанием. Смерть. Запоздалая виза

Наркоминдела на выезд в Финляндию. Носит

нашего брата по свету, всё к гибели тянет…
В дверь постучит незнакомая женщина, спросит,
где предыдущий жилец – и исчезнет в тумане.

«Сердце хитрит – ни во что оно толком не верит…»

Сердце хитрит – ни во что оно толком не верит.
Бьётся, болеет, плутает по скользким дорогам,
плачет взахлёб – и отчета не держит ни перед
кем, разве только по смерти, пред Господом Богом.

Слушай, шепчу ему, в медленном воздухе этом

я постараюсь напиться пронзительным светом,
вязом и мрамором стану, отчаюсь, увяну,
солью аттической сдобрю смердящую рану.

Разве не видишь, не чувствуешь – солнце садится,

в сторону дома летит узкогрудая птица,
разве не слышишь – писец на пергаменте новом
что-то со скрипом выводит пером тростниковым?

Вот и натешилось. Сколько свободы и горя!

Словно скитаний и горечи в Ветхом Завете.
Реки торопятся к морю – но синему морю
не переполниться, – и возвращается ветер,

и возвращается дождь, и военная лютня

всё отдалённей играет и всё бесприютней,
и фонарей, фонарей бесконечная лента…
Что они, строятся – или прощаются с кем-то?

«Снова осень, и снова Москва…»