Шагая по ней, он размышлял об этой истории, в которую попал благодаря своему дурацкому правдолюбивому характеру.
Интересно, с какой стати вдруг Эдмундас Казимирович заинтересовался пропавшей пленкой и его приятелем? Обычное любопытство или его тоже сумели прижать?
Дело в том, что на въезде в город милицейскую «Волгу», в которой ехали Николаев и реставратор, уже ждали, но какое-то чутье заставило их остановиться буквально в километре от засады и разделиться. Сергей сел за руль, а Арнольд, взяв пленку, вышел к автобусной остановке. Они договорились на всякий случай о месте встречи, но все произошло не так, как они рассчитывали. Николаев, когда его остановили и, вытащив из машины, бросили на землю, видел в окне проезжавшего мимо автобуса лицо реставратора. Сергея, не дав сказать и слова в защиту, сильно избили и бросили в кутузку. Дежурный сообщил, что за ним должны приехать из курортного городка, где он украл милицейскую машину. Хорошо, что Арнольд Криевс догадался связаться с редакцией и рискнул позвонить в Комитет госбезопасности.
Редактор и комитетчики прибыли как раз в тот момент, когда Николаева уже сажали в прибывший за ним «газик», и в буквальном смысле отбили у разъяренных милиционеров, которым не понравилось, что кто-то лезет в их дела. Сергей только тогда понял, что был на волосок от смерти. Его долго допрашивали, но больше для проформы, похоже, что кэгэбэшники были лучше осведомлены о происшедших событиях, чем пытались это показать. Об Арнольде Криевсе не было сказано ни слова, а Николаев, памятуя о семье реставратора, не стал вмешивать его в эту историю. Дело спустили на тормозах, никого не посадили. Действительно, кого сажать, если все виновники погибли.
Что касается баржи с ипритными снарядами, то она так и осталась ржаветь на дне моря, и каждый день промедления может закончиться трагедией для курорта и всего Балтийского побережья. Как всегда в таких случаях напрашивался старый риторический вопрос консула Кассия Лонгина Равиллы, на который ссылался еще Цицерон: «CUI PRODEST?»[7]
И второй, логично вытекающий из первого вопрос: а может, прав человек, написавший в туалете: «Мафия бессмертна»?Верно сказал Эдмундас Казимирович, и чего он добился своим журналистским расследованием? Только неприятностей, и машину загубил. Страховка даже трети ее стоимости не могла покрыть, придется половину своей библиотеки продать, чтоб купить взамен хоть какую-нибудь развалину, или все же соглашаться на обмен. На столицу.
Жили там какие-то дальние родственники, но о них у Сергея осталось лишь странное воспоминание из детства, когда, будучи проездом в Москве, они с бабушкой зашли, уставшие, к ним в гости, а их не пустили дальше порога. Бабушка сделала вид, что ничего не произошло, но приехав домой, первым делом спустила адрес и фотографии родственников в унитаз. Она была крутой женщиной. Затем родственники писали им, напрашивались в гости, отдохнуть на Балтийском взморье, но бабка запретила матери отвечать на их письма. «Не было родственников, — сказала она, — и это — не родственники». Вот, пожалуй, и все. Ничто особо не связывало его с этим городом. Почему же теперь он должен был бросать здесь все и куда-то уезжать? «Идиотизм! Отдать этой стране лучшие годы, получить три дырки — и в итоге остаться без работы и даже без Родины. Неплохая благодарность от нынешних правителей, президентов, политических деятелей и прочих, по воле которых я оказался в этом положении, — подумал Сергей. — А, ладно, пошли они все к черту! Не хватало еще нюни распускать».
Глава V. (Август 1991 года)
Дороги, которые не выбирают
Две пары галогенных фар с трудом пытались пробиться сквозь плотную завесу ночного дождя. Иногда они выхватывали из мрака белые дорожные столбики и знаки: «Крутой поворот», «Ограничение скорости». С правой стороны дороги вставал черный лес, с левой — обрыв, на дне которого изредка, при вспышке молний, вспыхивала серебром широкая лента реки. Шоссе повторяло все ее изгибы. Николаеву непрерывно приходилось работать рычагом переключения скоростей и, не отрываясь, почти прижавшись к лобовому стеклу, пристально всматриваться в темноту, чтоб не пропустить следующий поворот. Щетки едва успевали справляться с обрушившейся на них вместе с проливным ливнем работой.
Сергей, выехав рано утром, рассчитывал проскочить расстояние от Москвы до дома часов за двенадцать, но непогода спутала все его карты.
Передавали последние сообщения: штормы, землетрясения, наводнения… Казалось, лишь светящаяся шкала радиоприемника и мерный голос диктора связывали Николаева с остальным, уже не существующим в этом сплошном хаосе мрака и льющихся с неба потоков воды, миром.
«Как последний, перед потопом, день на Земле», — усмехнулся про себя Николаев и, смахнув со лба испарину, вновь перешел на третью скорость.