После 1945. Латентность как источник настоящего

Не могу вспомнить ни одного Рождества, которое бы не провел в доме дедушки с бабушкой – бывшем охотничьем домике, уютном, хотя и уединенном, чуть более чем в двухстах милях к северо-западу от моего родного городка. В зимнюю пору высокие деревья, окружавшие домик, превращались в картинно-прекрасную декорацию к празднику. И вот что замечательно: дедушка купил родителям машину – новенький бежевый «Опель-Олимпия». По каким-то сложным административным правилам, которые я не понимал, на номерном знаке автомобиля стояла печать «Британская оккупационная зона», где жили дедушка с бабушкой. Поскольку я с родителями жил в американской зоне, то слова эти излучали почти экзотическую ауру иностранности. Поездка к домику шла через холмы Шпессарта к северу от Франкфурта. В те времена американские военные постоянно использовали этот район для полевых учений – собственно, эти тренировки и были задокументированы в фильме «Солдатский блюз» начала 1960-х с Элвисом Пресли в главной роли. Специально для этой части пути, весьма опасной из-за льда и снега, в машине был установлен обогреватель. И я особенно гордился тем, что мне поручили прогревать заднее стекло автомобиля – или по крайней мере часть стекла – чтобы сквозь него можно было видеть водителю.

Как-то раз во время рождественского путешествия наша машина медленно ползла позади «Фольксвагена-жука» и американского танка. Внезапно танк медленно съехал влево и принялся вращаться по кругу, словно в бешеном, неодолимом и все ускоряющемся ритме танца. Отец позже объяснил, что случилось это, вероятно, из-за того, что у танка поломалась одна из цепей. Я видел, как край танка – та часть, что расположена под торчащей пушкой, – подхватила «Жук» и в один миг сплющила как раз в том месте, где сидели пассажиры; затем он поволок «Фольксваген» за собою, превращая его в груду хлама, которая больше ничем не напоминала машину. Родители остановились и ждали, пока танк закончит свой танец. Весьма недолго мои отец и мать, оба врачи по профессии, обсуждали, не обязаны ли они подойти и предложить свою помощь пассажирам. Когда танк остановился, они согласились, что помощь в любом случае придет уже слишком поздно. Медленно проехали они мимо, продолжая свой путь в сторону дедушкиного лесного домика. (В течение нескольких следующих дней я с одержимостью старался представить себе тела двух человеческих существ, вдавленные в металлический шар, некогда звавшийся автомобилем.)

Мы не хотели заставлять дедушку ждать. Он всегда рассчитывал точное время нашего предстоящего визита и, казалось, был полностью удовлетворен лишь в том случае, если получалось, что отец и не ехал слишком быстро, и не был задержан обстоятельствами, превышающими возможности его контроля.

Дедушка родился в маленькой деревушке в получасе езды от охотничьего домика. Во времена национал-социализма он сколотил состояние в близлежащем промышленном центре, владея несколькими барами в районе «красных фонарей» и управляя небольшой фабрикой по производству высококачественного спиртного. Как мне стало известно сегодня, дед, чью фамилию приняла вся семья, вернулся в деревню в последние недели войны. Его интересовало скорее уклонение от процесса так называемой «денацификации», чем бегство от солдат-американцев, о которых он всегда отзывался пренебрежительно. (Они потребовали – в отличие от истинных воинов – проверки всех комнат в его домике, «как если бы у нас было опасно».) До самой смерти в 1958 году ни дедушка, ни его жена никогда не вернутся в Дортмунд. Они смогли сохранить доходы от бизнеса, еженедельно наведываясь в город, а также при помощи управляющего, имевшего самый дьявольский вид и рассуждавшего о «материи» и о том, что вечная жизнь – это иллюзия (так, словно он желал заблаговременно анонсировать свое самоубийство, которое и произошло, кстати, еще задолго до дедушкиной смерти). Бизнес дедушки процветал настолько, что он купил себе большой «Опель-Капитен» с белыми шинами. Он также нанял себе шофера с польским именем, носившего шляпу, похожую на полицейскую фуражку (так, очевидно, в его представлении и должна была выглядеть профессиональная униформа).

Каждый год мы отмечали Рождество в тепле и уюте лесного домика, в окружении заснеженного романтического пейзажа. Мы пели рождественские песни и вспоминали – этот момент я любил больше всего – о прошлом, которое казалось то далеким и славным, то непосредственным и реальным. Во всех этих рассказах американцы и британцы всегда были теми «плохими парнями», с которыми надо считаться, если хочешь реально смотреть на вещи. Одна история особенно восхищала меня, хотя я так до конца ее и не понял. Она касалась больших стеклянных емкостей с алкоголем, спрятанных в лесу. В какой-то момент вскоре после войны дедушка – к большому своему сожалению, но понимая всю практическую необходимость этого – решил уничтожить их, несмотря на все опасения по поводу лесного пожара.