— Так. Солнце зашло за тем пригорком — значит, запад там. Аристотель сказал, что в эту пору в Афинах начинается празднество Таргелион… Так…, — начал я рассуждать вслух. — Изабель! То есть, Афродита! — крикнул я в сторону соседней колесницы, на которой устроились Изабель и Майк. — Афродита, ты говорила, что в старших классах готовила реферат по Древней Греции.
— Готовила, но ведь, сколько времени уже прошло, — ответила Изабель.
— Пожалуйста, Афродита, вспомни, в каком месяце начинается Таргелион?
— Сложновато припомнить.
— Ну, Афродита, постарайся.
— Значит, давай по порядку. Гамелион — это январь-февраль, Антестерион — февраль-март… А что потом? А! Элаф… Элафеб… Элафеболион — это март-апрель, потом апрель-май — не помню как… А, вот. Таргелион — это май-июнь. Да, точно! Таргелион — это май-июнь в Афинах!
— Спасибо, Афродита! Ты супер! — крикнул я Изабель и продолжил разговор с Кэти. — Получается, что сейчас месяц май. Окей. Глянем на положение Полярной звезды в созвездии Большая Медведица относительно угла и расстояния от горизонта, где зашло солнце. И если мой глазомер меня не подводит, то сейчас десять тридцать вечера по местному времени. Это означает, что следующий пролёт корабля над нами состоится около полуночи.
— Браво, Говард! Время «около полуночи» подтвердится закрытием бутона растения, имеющим название «Селеницереус крупноцветковый» — сообщила Кэти.
— Мудрец! — крикнул я в сторону колесницы, которая следовала позади нас. — Аристотель, ты задремал там?
— Бр…бррр, — забормотал задремавший Аристотель, после чего резко встрепенулся. — Нет-нет, я не сплю.
— Мудрец, заходи к нам в гости ближе к полуночи — вместе подождём ответ с неба. Я думаю, что это будет нечто необычное для здешних мест.
— Приду, конечно. Только домой забегу переодеться.
— Отлично! Переодевайся и сразу к нам.
— Всенепременно приду, Гефест, — Аристотель, понимал, что в присутствии посторонних надо продолжать следовать нашей легенде об Олимпийских богах и называть меня Гефестом.
* * *
В углу просторной террасы Кэти расставила множество растений в глиняных горшках, расположив их в виде циферблата часов. Каждый сектор, составленный из нескольких горшков с растениями, был помечен цифрой соответствующей времени на часах. Аристотель пришёл к нам в тот момент, когда начинал закрываться Селеницереус крупноцветковый, а это означало, что наступала полночь.
Кто-то пил вино, ну а Кэти и я пили свежий виноградный сок. После вчерашнего пира мне уже не хотелось больше спиртного.
Мой взгляд устремился строго на запад. И предположения мои подтвердились, когда я заметил, что с запада над горизонтом стала подниматься яркая звезда. Это был наш межзвёздный ковчег.
— Коллеги, попрошу внимания на небо, — обратился я с небольшим напряжением в голосе, поставив свой кубок с соком на столик.
— Что? Началось? — встрепенулся Аристотель и чуть не подавился вином.
— Пока не знаю, мудрец, — отвечал я. — Если заметили наш сигнал и что-то предприняли, то ты увидишь нечто необычное.
— О, прости мою нетерпимость, Говард. В течение всей своей жизни я учился размеренности в суждениях, но ваш визит слегка нарушил мои принципы. Так хочется успеть перенять ваши знания, что иногда приходится проявлять свою несдержанность.
— Я вполне понимаю тебя. На твоём месте я бы вёл себя также.
Аристотель поклонился в знак уважения и устремил свой взор на звёздное небо. Все замолчали, и только хоровое стрекотание сверчков, а также чьё-то сопение нарушало полную тишину на террасе. Яркая точка приближалась к зениту небесной сферы, но всё ещё ничего не происходило. Кто-то начал ёрзать в кресле, а кто-то перетаптываться с ноги на ногу, не справляясь с нервным напряжением. Вот корабль прошёл уже зенит небесной сферы, но никаких действий с его стороны не происходило.
— Кажется, не заметил нашего сигнала, — грустно сказал Бен и залпом допил вино в своём кубке. — Я пошёл спать. Устал что-то, — Бен зевнул, потом поставил свой пустой кубок на столик и направился к входу в комнату. Но, не сделав и пару шагов, остановился. — Может, найдём более просторную пустыню и устроим гигантский сигнал? А, Говард?
— Стоит попробовать. Но есть подозрение, что граничное расстояние деактивации наших технологий находится на очень большой высоте. Мы попросту не замечаем того, что команда нам отвечает с корабля, — предположил я.
— Говард, неужели мы обречены навсегда остаться здесь без наших родственников и друзей? — тревожно спрашивала Кэти. — А как же оставшаяся команда? Они же, наверное, не смогут уже сюда спуститься, а на орбите без ресурсов долго не продержатся. Ведь без твоих знаний у них, вероятно, не получится прыжок в пространстве. А оставшиеся на Земле люди нашего времени? Они тоже обречены?