После долгих дней

Александр приезжал в Багдад два раза в неделю, чтобы закупить продукты, отправить специальной почтой образцы артефактов и проверить электронную почту в здании посольства, позвонить по телефону, так как в самом Багдаде в то время свободного доступа в Интернет и мобильной связи не было.

После первой экспедиции прошло три года. В этот раз Александр с командой работали в районе, упоминавшемся на шести глиняных дощечках, в городе Меде, который день за днем все четче проступал сквозь многометровые культурные слои, открывая то разрушенный дом, то фрагменты мощения улиц, то стены, некогда обрамлявшие здания. Как и планировал Александр, лагерь расположился примерно в двадцати километрах от Багдада и в десяти километрах от развалин Таки-Кисры, на левом берегу Тигра. То здесь, то там обнаруживались осколки украшений, посуды, орудий труда; кости были расположены так, как будто жители столпились в одном месте, а именно на центральной площади, а потом пытались бежать, испугавшись чего-то. Александр предполагал, что люди увидели волну или вихрь урагана, который нес воду, обломки деревьев и построек. Стихия застала несчастных прямо в центре Меде, никто не смог спастись: ни дети, ни женщины, ни старики, ни молодые мужчины. Переломанные, обессиленные, они как пушинки разлетелись в разные стороны, поглощенные обезумевшим потоком. В памяти Александра вставали гравюры Гюстава Доре, где люди словно срослись с водой, скалами и камнями; все вперемешку, обнаженные человеческие тела напоминали какую-то однородную массу, никто в этой массе больше не был уникальной личностью, частью мироздания, таинственной душой, отдельной болью, криком в тишине ночи… Все стали единым мертвым целым. И вот эта картина хаоса, всепоглощающего ужаса проступала сквозь толстые слои глины, грязи и пыли, все открывалось спустя тысячелетия. Тайна погибшего города становилась явью, реальностью, даже обыденностью. День изо дня археологи и рабочие спускались вниз и смотрели на древние стены, переносили предметы быта и человеческие кости, они свыклись, срослись с этим далеким безмолвным миром, который можно было понять только по клинописному тексту на дощечках и по химическому анализу вещественных источников.

В лагере с Александром работали три историка из Сорбонны: Пьер Дюшан, Эльза Беф и Жак Виктуар, пять археологов из Сорбонны, а также университетов Германии: Вальер Копф, Дик Вайль, Жан Нуаре, Мари Кутюр и Жанна Шатт. Кроме того, к ним присоединились профессиональные реставраторы, химики, палеопочвоведы, геодезисты и топографы как из Франции, так и из Багдада. К экспедиции примкнули также сотрудники Национального музея Ирака, а также целый отряд волонтеров из Франции, Германии и Ирака: повара, землекопы и просто готовые на все любители романтики и приключений. Самым близким товарищем по экспедиции для Александра стал историк-арабист Жак Виктуар, с которым Телищевмладший неоднократно сотрудничал во время конференций и совместных проектов факультетов археологии и востоковедения.

Изо дня в день экспедиция продвигалась все дальше и дальше, откапывая жилые здания, места хранения зерновых, дворцы, культовые постройки и места захоронений.

Одно никак не открывалось глазам археологов – Золотой зиккурат, главная цель экспедиции. С помощью георадара они просканировали почву по всему периметру города. Не раз отходили дальше, в глубь Месопотамской низменности. Но все было бесполезно. Зиккурат словно растворился. Словно его никогда и не было здесь. В рукописи же, найденной Пиошем, да и в другой, обнаруженной Александром, описывались золотые кирпичи и барельефы мифологических животных с глазами из изумрудов и рубинов на стенах зиккурата. Подробно говорилось о его особом культовом значении. Подобный артефакт или даже его фрагменты могли бы стать одной из самых значимых находок начала тысячелетия, а завершение раскопок самого Меде – настоящей сенсацией в истории и археологии.