После Ельцина. "Веймарская" Россия

Кургинян, надо отдать ему должное, не отшатывается от этой титанической задачи. Три тома его докладов, статей и интервью как раз и предназначены ответить на все вопросы “патриотической” общественности - от теологических и абстрактно-философских до сиюминутно-политических. Ровно месяц спустя после октябрьской трагедии он снова выступил с резкой публичной критикой своих союзников, сформулировав пять “обвинений в адрес оппозиционных вождей”. Главными из них ‘были обвинения в “преступной идеологической всеядности”24 (читай:

продолжали водиться с фашистами Дугиным и Баркашовым после январского скандала), а также в “концептуальной бесплодности и в отсутствии образа будущего”25.

Если без пафоса, то Кургинян обвинил вождей оппозиции в том, что они не приняли его концепцию “консервативной революции” (хотя само название и было навсегда похищено у него Дугиным). А без нее вожди эти оказались бессильны “определить вектор развития России в случае прихода оппозиции к власти”26.

Разумеется, оппозиционные вожди и на этот раз не удостоили его ответом. Надо полагать, не в последнюю очередь потому, что они, точно так же, как и либералы, никогда всерьез не занимались курги-няновским “образом будущего” и понятия не имели о предложенном им “векторе развития”. Как мы уже говорили, для подавляющего большинства в Москве Кургинян вместе со всеми его идеями и по сей день - загадка. Она вызывает сильные эмоции гнева, отвращения, подозрения и зависти, но каким-то образом остается за пределами серьезного анализа. Но что позволено утонувшему в повседневной политической склоке оппозиционному истеблишменту, что простительно затравленным московским либералам, того не может допустить историк русской оппозиции. Особенно после сенсационного взлета Жириновского, заставшего врасплох весь мир. Текучесть, неустойчивость и непредсказуемость ситуации в Москве заставляет внимательно разобраться и в кургиняновском “образе будущего”, и в его “векторе развития”.

Политическая вселенная Кургиняна

Первое наблюдение: источники, из которых Кургинян черпает вдохновение, не особенно отличаются от дугинских. Я насчитал три таких источника: диалектический материализм Маркса, жесткая, “тевтонского” стиля геополитика, согласно которой “конечная цель всех геополитических сил - мировое господство”27, и, наконец, языческая, опять же “тевтонская” мифология, служившая в свое время одним из ключевых элементов нацистской пропаганды.

229

Из этой гремучей смеси вырастают три основные идеи, три кита, на которых держится политическая вселенная Кургиняна. Первая идея состоит в том, что соревнование между коммунизмом и капитализмом, между планом и рынком, между авторитарностью и демократией - вовсе не феномен XX века. Оно существовало всегда - с начала времен. Причем Восток, с его традиционностью, всегда тяготел к плану в экономике и соответственно к авторитарности в политике, тогда как Запад, с его модернизмом, стремился, наоборот, к рынку в экономике и к связанной с ним демократии в политике. Россия в этом раскладе, естественно, оказывается “обществом восточного типа”28, которое “приемлет только авторитарную модернизацию”29. А главными злодеями ее истории предстают, разумеется, “так называемые либералы, которые… безответственно перетаскивали нас с Востока на Запад”30. Несмотря на то, что “наилучший путь для нашей страны - китайский”31. Кто мы? Принадлежим мы Востоку или Западу? Где искать образцы нашего будущего - в Европе или в Китае? Лучшие из лучших российских историков и философов столетиями ломали себе головы над этими вопросами. Они попрежнему спорны. Тем не менее Кургинян, выбирая Китай, ни на минуту в своей правоте не сомневается. Сомнения, впрочем, ему вообще не свойственны. Он не ученый, а идеолог. И потому не исследует, а учит, не спорит, а проповедует, чтоб не сказать - вещает. Вторая его идея в том, что постиндустриальное общество, в которое вступил сейчас мир, означает на самом деле “возвращение к прошлому на новом витке - в соответствии с диалектическим материализмом (отрицание отрицания)“32. Отсюда следует, что предстоит возвышение “восточных” ценностей традиционности, плана и коммунизма - в противовес теряющим позиции “западным” ценностям рыночного и демократического общества. Это делает по-своему логичными абсурдные на вид, безапелляционные утверждения Кургиняна, что именно сейчас “коммунизм начинает побеждать в мировом масштабе”33, ибо “в постиндустриальную эру именно коммунистические начала будут доминировать”34, а потому Куба и Северная Корея относятся к “странам, оказавшимся в авангарде человечества”35.