После Ельцина. "Веймарская" Россия

Как и подобает серьезным идеологам, и Дугин, и Кургинян очень озабочены консолидацией своей расползающейся по швам политической базы. Оба они вынуждены лавировать между православием и язычеством. Только делают они это по-разному. Дугин просто бьет поклоны в обе стороны, распевая гимны поочередно то православию, то евразийству, предполагающему эклектическую смесь “континентальных” религий, включая мусульманство. Для более радикального Кургиняна этот коктейль чересчур слаб. Он берет быка за рога. Решительно реинтерпретируя саму православную традицию, Кургинян объявляет о рождении новой религии - “северного православия”, принципиально отличного не только от существовавшей доныне православной веры, но и вообще от христианства. Новая русская религия скорее отпочковывается от язычества как его особая ветвь. “Мы настаиваем на огромном своеобразии северного русского православия и его отличии как от ближневосточного христианства (религии рабов), так и от дальнейшего римского официозного православия (религии реформирующейся бюрократии). Северное православие стало религией борцов, воинов”56.

Пусть другие исповедуют презренную “религию рабов” или дефектную религию восточно-римской бюрократии. Мы, россияне, не такие, как все. Мы уникальны среди народов мира. До такой степени уникальны, что на протяжении трех фраз Кургинян умудряется повторить это определение четырежды. “Геополитическое пространство русской равнины было уникальной точкой… Арийский поток, шедший с юга на север… создал уникальную религиозную культуру Севера, которую мы называем “теологией борьбы”… Россия получила при этом уникальный тип религии и культуры, который и позволил ей сыграть уникальную евразийскую роль”57.

Но мало того, что мы уникальны, мы еще и превосходим всех других. Если центром или, как витиевато выражается Кургинян, “мистическим концентратором” христианской теологии является великая мистерия жизни, смерти и воскресения Иисуса Христа, то в центре нашей “теологии борьбы” - что бы вы думали? — древнегерманская Валгалла. Поистине велико на Руси смятение умов, если православным христианам предлагается в качестве символа веры мифический дворец, где, согласно языческому преданию, боги пируют с мертвыми воинами. Это - храм, куда они должны стремиться? Но что общего может это иметь с христианством? С жертвой Иисуса? С искуплением? Со спасением души? Не только “православные фундаменталисты” - баркашовцы - каждый верующий христианин содрогнется от такого святотатства. Но что поделаешь, если гарнизонная диктатура требует гарнизонной религии и милитаризованной, так сказать, теологии? Объясняя свою “теологию борьбы”, Кургинян безаппеляционно формулирует: “Ее идея - борьба Света и Тьмы, как предельно напряженный поединок без исхода, гарантированного где-то свыше, без, образно говоря, “хеппи энд““58. Тем, кто не в силах сам разобраться, кто в этой вечной войне без хеппи энда играет роль Света, а кто Тьмы, создатель новой веры сообщает крупным шрифтом: “РУССКАЯ ИДЕЯ И РУССКИЙ

234

МИФ… СТРЕМИТЕЛЬНО РАЗВОРАЧИВАЮТСЯ В ПРОСТРАНСТВЕ СРЕДИННОЙ ЕВРАЗИИ… ОПРЕДЕЛЯЯ СЕБЯ КАК ЦАРСТВО СВЕТА, И НЕ БЕЗ ОСНОВАНИЯ”59. Ну, а Тьма, понятно, отождествляется с “голой механистичностью Запада”60.

Итак, мы уникальны в мире, мы лучше всех, мы выше всех, мы - Свет, а враги наши - Тьма. Наше право диктовать свой милитаристский, антипотребительский “суперпроект” остальному миру безусловно и священно. Какже по-другому трактовать теологическое обоснование “прорыва”? Это — теология смертельной конфронтации с миром. И если бы даже она не перекликалась впрямую с официальной нацистской пропагандой, все равно было бы видно, что перед нами “сакральное поле” фашизма.

Как беспощадно разносил Кургинян Дуги-на за то, что он заимствует “самую сердцевину германского национализма, его оккультномистическое ядро, антирусское дело”! Но заимствуют, оказывается, Кто хуже?

оба - и притом одно и то же из одного и того же источника: те самые “тевтонские” сюжеты, на которые писал свои оперы Рихард Вагнер. Разница в том, что Дугин не стремится пересаживать эти мифы на отечественную почву, а Кургинян старается внушить “новой русской элите”, что пусть Валгалла и далеко, но край-то она нашенский, родной, русский,“восточной ориентации”.

Под этим теологическим расхождением лежит геополитическое. Дугин готов вступить в союз с бывшим европейским врагом во имя беспощадной войны против Америки. У Кургиняна война предстоит на два фронта - против Америки и против Германии. “Англо-саксонский мир,— говорит он,— хочет мирового господства, основанного на информационных технологиях, на отчуждении знающих от незнающих. У немцев модель более грубая, в большей степени базирующаяся на евгенике, на расовом подходе… Немецкая модель базируется на прямом транслировании воли элиты вниз, плебсу”61.