После Ельцина. "Веймарская" Россия

Через две зимы Зимою 92-93-го назревал и вот-вот должен был прорваться фашистский нарыв в России. Близилась к своему логическому завершению фаза путчей и мятежей, с которой фашизм в имперской державе всегда начинает свой марш к власти. Не всем это было понятно. На авансцене суетились совсем другие персонажи, и суета их вполне могла представляться зрителям “конституционным конфликтом между ветвями власти”. И вовсе не фашисты произносили “патриотические” речи с парламентской трибуны, а бывшие демократы-“перебежчики”, вроде Бабурина, Астафьева или Аксючица. Но драться в осажденный Белый дом должны были прийти - и пришли - мальчики Баркашова. И власть в нем де факто должны были взять - и взяли - черные генералы, как Ачалов со своим заместителем, бригаденфюрером СС Алексеем Веденкиным. Интеллигентная Москва в ту зиму инстинктивно чувствовала приближение страшной опасности. Ее подсознательную тревогу и окрестил тогда Выжутович “либеральным испугом”. Но сравнивать ситуацию с 1933-м в веймарской Германии, как я уже говорил, было еще рано.

По веймарской хронологии наступал тогда в Москве всего лишь 1923 год, и фашистское восстание, аналогичное тому, что заверши

101

ло “горячую фазу” в Германии, было точно так же обречено и в России. Ибо покуда не сломан в массовом сознании барьер отвращения к “патриотической” диктатуре - последняя линия обороны скомпрометированного прото-демократического режима, - покуда публика не окончательно запутана и разоружена психологически, фашизму ничего не светит. Так было в Берлине, и так было в Москве. После 1923 года Германия, как могло показаться, вступила в полосу стабилизации. Политические барометры перестали показывать шторм. Но на самом деле это просто была новая фаза психологической войны, более длительная и тягучая - фаза промывания мозгов, в ходе которой массовое отвращение к фашизму постепенно сменялось привычкой, а затем и сочувствием. Фашистские претензии на власть в стране малопомалу переставали казаться смехотворными, фашистская фразеология перебиралась потихоньку с подмостков сатирических шоу на страницы либеральной прессы. Последний психологический барьер становился все слабее и наконец был сломлен.

Нечто похожее, как видно, происходило и в России между двумя зимами.

Канули в историческое небытие и Фронт национального спасения, и волновавшее публику “охвостье” первого российского парламента вместе с тогдашним громовержцем Хасбулатовым, затерявшимся впоследствии в лабиринтах провинциальной чеченской политики. Музейными экспонатами стали казаться и транзитный президент Руцкой, и министр обороны транзитного фашистского правительства Ачалов. Однако, уходя с исторической авансцены, они, похоже, захватили с собой и “либеральный испуг” перед фашизмом.

Ну вот вам пример. В конце февраля 95-го появился, наконец, запоздалый президентский указ о борьбе с фашизмом. И что же? Как восприняла его либеральная публика? Как остывший суп, анахронизм, пережиток каких-то давно ушедших времен, выстрел по исчезнувшей мишени. А многие так и вовсе заподозрили президентскую администрацию в неуклюжей попытке отвлечь внимание страны от кошмарного ляпа ее чеченской политики. Какой там, извините за выражение, фашизм, когда вовсе не Баркашов с Жириновским, а сама президентская рать давит Чечню? Я своими ушами слышал, как один всеми - и мною - уважаемый либерал спрашивал: а не фашизм ли - бомбить беззащитных жителей Грозного?

Одним словом, то, что представлялось несомненным, когда с крыш московских домов стреляли снайперы, расплылось сегодня, затуманилось и стало казаться вроде бы несуществующим. Я тут все пытаюсь напомнить московской публике трагический опыт Веймарской республики, пережитый два поколения назад. А она уже, оказывается, успела позабыть свой собственный опыт, потрясший ее лишь двумя зимами раньше.

Я историк, я никого не стараюсь испугать, я лишь сравниваю факты, тенденции, вехи. И ясно вижу, что ситуация в России к 95-му стала куда серьезней, нежели была в 93-м.

102

Как было в Германии? Вспомним. До того, как страшный нарыв “патриотического” возбуждения прорвался в 1923 году незрелым фашистским мятежом в Мюнхене (где, как и в Москве, закончился он расстрелом мятежников), смертельная угроза режиму сосредоточена была вовне, в среде “непримиримых”. А начиная с 24-го (у нас ему соответствует 94-й) “непримиримые” полностью изменили стратегию. И как ни странно, лишь когда фронтальный натиск на республику сменился позиционной психологической войной, и впрямь начал германский фашизм превращаться из либерального пугала в реальную политическую силу.