После Ельцина. "Веймарская" Россия

Задолго до начала нынешней попытки прорыва России к демократии я написал книгу “The Russian New Right” (Institute of International Studies, Berkeley, 1977). Десять лет спустя, уже в эпоху Горбачева, вышла еще одна моя работа, “The Russian Challenge and the Year 2000”* (Basil Blackwell, Oxford, 1987). И в середине 70х, и, тем более, в сле

“Русская Новая Правая”. *“Русская идея и 2000-й год”

14

дующем десятилетии опасность казалась мне несомненной. Экспергы, однако, сочли мое предупреждение академическим, чтоб не сказать надуманным. Меня снисходительно журили за “демонизацию русского национализма”.

В последующем, однако, этот якобы мне одному привидевшийся демон стал грозной политической реальностью. Он уже не только влияет на развитие событий в Москве - он пробивается и на уровень мировой политики. Ни одно решение российского правительства относительно, допустим, югославского кризиса, не говоря уже о спорных японских территориях, не может быть сейчас принято без оглядки на “красно-коричневых”, по жаргонной российской классификации. У всего мира на глазах эта демоническая сила бурлит, демонстрирует себя в десятках фашистских газет и журналов, подчиняет себе российский парламент, выплескивается под черно-золотыми и красными знаменами на улицы российских городов. Русский фашизм обрел своих изощренных интеллектуалов и идеологов, собрал и вооружил штурмовые отряды. Он уже открыто пытался свалить “временный оккупационный режим, управляемый западными спецслужбами”, как называется на их языке правительство Ельцина. Персонажи, которые раньше бродили только по страницам моих книг, причиняя мне массу академических неприятностей, вдруг материализовались, куда сильнее беспокоя российских демократов и президента. Сам Ельцин признал это, когда в своем телевизионном обращении к народу 4 октября 1993 г. объявил о “разгроме фашистского мятежа”, и снова 28 февраля 1995 г. - в специальном указе о борьбе с фашизмом.

6 В майском номере журнала “Комментария за 1993 г. Питер Бродский рассказывает, как был он ошеломлен во время делового визита в Москву.

“Профессор Б. Волков, бывший член Центрального Комитета КПСС и видный ученый, заявил, что через год - два [в России] будет фашистский переворот.

- Фашистский?— переспросил я.

- Да, военно-националистический путч.

- И что это будет означать?

- Первым делом всех евреев посадят в концлагеря. Моей первой реакцией на такое заявление была тревога, затем скептицизм… [Но] хотя в сегодняшнем хаосе российской политики очень трудно отличить объективные условия отличного впечатления, у каждого еврея, с которым я разговаривал на эту тему в Москве, было такое же тревожное, пусть и не столь артикулированное предчувствие беды”. В политическом смысле опасения московских собеседников Питepa Бродского, я думаю, преувеличены. Они, однако, точно отражают психологическую реальность сегодняшней России. Предчувст-пие беды свойственно сейчас не только евреям, оно действительно

15 пронизывает страну. Что говорить о профессоре Волкове, если Егор Гайдар, исполнявший в 92-м обязанности премьерминистра России, год спустя признался в Вашингтоне, что 28 марта 1993-го, когда в российском парламенте голосовался импичмент президенту, он сам жил в предчувствии ареста?

Именно так, похоже, и происходит веймаризация новорожденной демократии. Еще ничего не случилось, но страх и неуверенность, перманентное ожидание беды уже охватывают людей, ослабляют их сопротивляемость. Психологически надломленные, они готовы сдаться раньше, чем их к этому принудят.

Психологическая война, развязанная в России непримиримой оппозицией, страшнее всех ее политических демаршей, страшнее даже октябрьской стрельбы. И тем опаснее она, что, в отличие от инфляции или падения производства, не бросается в глаза. Она - самый грозный симптом веймаризации России.

Трагический опыт первой половины столетия сводится к простой формуле: если никто не несет ответственности за психологическую войну в имперской державе в переходную эпоху, имперский реванш начинает и выигрывает.

Ответственности за психологическую войну в сегодняшней России не несет никто.

7 Веймарская ситуация - и в этом я вижу одну из самых характерных ее особенностей - не имеет решения на внутренней политической арене. В девяностые годы так же, как в двадцатые. Если мир этого не понимает, то раньше или позже на смену веймарским политикам, согласным учтиво просить Запад о помощи, приходят другие лидеры, которые пытаются взять все, что им нужно, силой. В Японии это был Того, в Германии - Гитлер, в России явится ктонибудь вроде Жириновского.