Мне трудно разобраться, откуда идет этот страх и почему он отлился у Проханова именно в имперскую идею. Может быть, как и у Жириновского, все началось с раннего детства - родился на окраине империи, на чужой земле, которую он, русский, с болезненным упорством хотел считать своею, а взгляд на мир воспринял от старообрядцев, среди которых рос
- раскольничья вера больше имеет дело с жестоким и коварным дьяволом, чем с милосердным Богом. Но объяснять, как формируются такие характеры и такое мироощущение, больше пристало психоаналитикам. Наша задача — добраться до рационального стержня прохановской моноидеи. 155
Снова приходит нам на помощь Владимир Бондаренко. Я не знаю точно, какую роль играл он в редакции газеты “День”. Простого партийного пропагандиста, искренне увлеченного теориями шефа? Политко-миссара, приставленного к увлекающемуся Проханову лидерами “партии войны”? В любом случае под его пером моноидея обрастает неким подобием рациональных аргументов. Давайте вчитаемся.
“Естественное право”
“Еще со времен Великого Новгорода и древнего Киева живет в русском народе одержимость идеей государственности… При сменах общественных формаций, при перемене господствующих классов видоизменялась, но вновь оживала идея… Вот почему газета “День” активно публикует монархистов и коммунистов, русских предпринимателей и православных священников, эмигрантов и генералов. Это не идеологическая путаница. Это четкая и взвешенная идеология государственного самосознания.
[За последний год] государственная идея у Проханова, наконец, обрела и фундаментальную основу, объединяющую все наши народы вокруг русского центра — концепцию евразийства. К этому шел Александр Проханов годами, если не десятилетиями… Да, Проханову изначально присуще имперское русское сознание, и значит - отсутствие национального эгоизма. Народы региональные, не имперские, обычно более заражены шовинизмом, ярко выраженным национальным эгоизмом. Имперское сознание означает отсутствие любых расовых комплексов. Думаю, что только в случае ликвидации у русских имперского сознания (если такое случится) мы выработаем наконецто русский национальный эгоизм, ставя интересы своего этноса выше всего остального…
Я уверен, или же мы вновь сыграем роль объединителя народов, укрепившись на евразийских пространствах, или же, осознав себя народом региональным, выстроим более узкое, но и более национальноэгоистическое, может и шовинистическое, православное государство”6.
Видите, какая ловкая конструкция? Хотите избавиться от русского шовинизма, зараженного “расовыми комплексами”, - не посягайте на наше право иметь империю. Плохо не будет никому, включая и тех, кого мы себе подчиним. Мы ведь не то, что все другие народы, страдающие “национальным эгоизмом”. Русский народ, оказывается, с младых ногтей (“со времен Великого Новгорода и древнего Киева”) “одержим идеей государственности”. Имперское чувство для него естественно, как дыхание. Это у других оно - порок, а у русских — добродетель. Так что, если вы нарушите его естественное право на империю, пеняйте на себя: в ответ получите, называя вещи своими именами, нацизм.
Давайте все же себя перепроверим. Нам сказали: имперская политика - но без “национального эгоизма” и “расовых комплексов”. Как ее представить себе реально? Не будет еврейских погромов и других разновидностей преследования инородцев. Это, конечно, большой подарок. Но ведь собирать-то империю все равно придется вопреки воле и желанию украинцев, грузин, татар
Муссолини - голубь мира?
156
ч всех прочих, все равно придется ломать их сопротивление. Без тотального насилия тут ну никак не обойтись. И без “отрицания Америки”, о котором походя проговорился Проханов, тоже. Не согласится же мир спокойно наблюдать, как реваншисты превращают Россию в ядерную Югославию. Короче, предстоит тяжелая кровавая конфронтация, война
- как внутри страны, так и с миром. Оттого и называю я последователей Проханова, одержимых имперской идеей, московской “партией войны”.
Не следует, разумеется, искать каких-то серьезных документов с изложением моделей имперской политики. И Бондаренко в своих рассуждениях о национальной исключительности русского народа сказал максимум того, что мог и хотел сказать. В задачу его как заместителя излишне откровенного главного редактора входило лишь одно: прикрыть шефа от последствий его собственного неосторожного красноречия. Поэтому все, что касается практического содержания имперской идеи, придется нам, увы, восстанавливать самим по косвенным упоминаниям и случайным оговоркам.