После любви. Роман о профессии

А он не ел «красиво», а репетировал, брал, не расплескав, подносил ко рту, пил беззвучно, возвращал на место, не задевая, с той особой связью между ним и любым зависящим от его действий предметом.

И ждали мальчика впереди три мнения, три приговора.

Одно снисходительное: «Это изящество врожденное, хорошая координация».

Другое доброе: «Молодец, стремится к совершенству!»

И третье, самое простое: «Эстет, пижон».

А пока Куза сидит у ворот, смотрит на прохожих и думает: «Как они могут быть красивы!»

Нет, он никогда не слышал о Камерном, никогда.

Стояли дома книги о Художественном театре с фотографиями артистов, легендарных, как «тридцать три богатыря».

Их имена вызывали в памяти живые, сохраненные другими воспоминания.

Кто-то слышал Качалова на эстраде в Киеве после войны.

«Скажите, что он читал, скажите?!»

«Что читал? Ну, первым делом „Буревестника“».

«Какого „Буревестника“?»

«А разве их много? Того самого, горьковского».

«И как, как он читал?!»

Очевидец немного подумал и ответил:

«Громко».

А когда мальчик, разочарованный, шел к двери, его останавливало восклицание:

«Вспомнил, вспомнил! Он еще изображал Барона „На дне“, ну который картавит!»

«Грассирует?»

«Да, да, грассирует! Боже мой, как он смешно картавил!»

И восторг этого непосвященного, случайного человека делал фактом существование Качалова.

Качалов был! Он играл Барона в горьковском «На дне», он играл Барона в Киевской филармонии, играл без грима, с уже постаревшим, немного отечным, но всё еще качаловским лицом.

А если он был там и читал, значит, существовал на свете Художественный театр!

Но вот о Камерном Витя Куза не знал ничего.

А новогодний хвойный дух снова плясал под музыку клавесина, щекоча ноздри мальчика.

Оставалось купить книгу, но денег не было.

И тут случилось то, что потом будет часто вменяться ему в вину, сопровождаемое жутким словом «эгоист», что требовало немедленного воплощения.

Озаренный идеей, Куза мчался по ступенькам подъезда вверх, к Ирине, нетерпеливо давил на кнопку звонка, маялся ожиданием.

«Доброе утро, — сказал он открывшей дверь Ирининой маме. — Поздравляю вас, позовите Ирину, пожалуйста».

«Ты пришел очень-очень рано. О, какие розы! Хочешь, я сама отнесу их Ирине, скажу — от тебя?»

Куза резко прижал к телу цветы:

«Если можно… позовите Ирину».

«Ах, да ты нервничаешь! — игриво воскликнула мама и крикнула куда-то в глубь квартиры: — Именинница! Куза пришел!»

Ей хотелось наблюдать церемонию вручения, хоть через глазок, хоть в сторонке: «Как, ну как это у них делается, вспомнить бы!»

Но выкатившаяся из глубины коридора («Как щенок, которого позвали!») ее дочь и этот воинственный мальчик стояли неподвижно.

«Ну, чего вы стоите? Дай, дай ей розы, можешь даже чмокнуть!»

«Мама!»

«Что стесняться? Ты же именинница!»

Дети посмотрели так, что она заторопилась:

«Ладно, ладно! Тогда заходи в дом, не стой на пороге. Я не понимаю — какие у вас могут быть тайны?!»

И ушла.

«Что случилось?» — спросила Ирина.

«Я пришел тебя поздравить».

«Спасибо».

«Тебе нравятся эти цветы?»

«Да. Что случилось?»

«Ирина, я купил их для тебя… Скажи, ты не могла бы как-нибудь обойтись без них? За углом в „Букинисте“ появилась одна книга…»

«И тебе не на что ее купить?»

«Да!»

Ирина засмеялась тоненько и высоко, почти неслышно (так плачут взрослые женщины, так смеются дети), и обняла шею Кузы, несчастные глаза мальчика стояли перед ней.

«Сейчас, — шепнула она, становясь серьезной. — Сейчас, подожди, я оденусь».

Через несколько минут на соседней улице девочка в зеленом сарафане, мальчик в сандалиях на босу ногу бойко и радостно распродавали розы. Куза всё время переспрашивал удивленно:

«Ты не обижаешься на меня, не обижаешься?»

«Но ты ведь их мне купил?»

«Кому же еще?»

«Вот и хорошо!»

Не пойманные милицией, не узнанные знакомыми, собрали ровно на книгу — пять рублей.

Теперь оставалось рассказать Ирине о случившемся. Куза мял в руках некролог, объяснял, заикался…

«Так что я зайти в магазин не могу, пока не могу, понимаешь?»

«Ладно, я сама куплю. Повтори, как она называется?»

«Книга о Камерном театре».

«Так книга называется?»

«Ну да, да! „Книга о Камерном театре“».

«Книга о Камерном театре»…

Ирина пошла к «Букинисту».

«Стой, стой!»

«Что еще?»

«Только ты не лезь на стремянку, хорошо? Пусть сам достанет!»

«Почему?»

«Неважно, я очень-очень прошу тебя!»

Куза крутился у витрины, вглядывался, но блики мешали, удавалось рассмотреть только плечо кассирши, находящееся в постоянном движении, и фосфоресцирующую копию какой-то огромной картины…

«Книги нет», — сказала Ирина,

«Что?»

«Книгу купили вчера».

«Кто купил? Кому она нужна, кроме меня, эта тоска?»

«Купили».

И дети подумали в этот момент о проданных розах…

Потом Куза взял девочку за руку, так, для смелости, и оба, войдя в магазин, направились к двери с табличкой: «Прием книг у населения». Кузе показалось, что продавец за прилавком сделал такое движение, будто хотел схватить его.

В крошечной комнате за столом сидела немолодая женщина с брезгливым выражением лица.

«Без паспорта нельзя, — сказала она. — Без документов книг не принимаем».

«Мы…»

«Без паспорта не возьму. Мало ли зачем вы продаете! Может, на папиросы!»