После маскарада

Сквозь светлую картинку московского утра принялись проступать неприятные детали: черные, пористые брызги на стенах и на шторах, снятая с петель надтреснутая дверь, поваленный стул, перевернутый геридон, черная, камнем застывшая масса облепила подоконник. Проступали следы обыска: буфет, оказывается, был приоткрыт, у стены лежали выпотрошенные тюфяки, какие-то вещи. А в дальнем углу неподвижно стояли чернолицая африканка и грузная понурая фигура силача, повесившего голову и руки, как повинившееся дитя. Клетки с животными были накрыты одеялом с кровати, из-под него квохтала сойка и раздавалось шуршание питонов.

– Ну, – протянул следователь, – видите, в чем…

Он не договорил, в толпе на площадке послышался шум, а следом настойчивый голос Мейерхольда, взвизгнувшего: «Пустите!» Со всклокоченными волосами, с дико вращающимися глазами, в пиджаке, надетом вкривь и вкось, он ворвался в квартиру и застыл, медленным полубезумным взглядом обведя погром. Потом он поднял глаза на Риту, и его лицо приняло прежнее выражение.

– Слава тебе, господи, – выдохнул он. – Живая.

Потом мотнул головой, убрал со лба налипшие седые волоски и откинул голову назад, будто собираясь читать поэму.

– Я, будучи в здравом уме и трезвой памяти, заявляю, что Рита Марино не имеет ко всему этому никакого отношения. Всю ночь она провела с труппой, в театре, мы отрабатывали спектакль, и ушла она почти под утро.

– А кто видел, что это не случилось прямо под утро? – передразнил его Мезенцев. – Рита Марино как раз, по ее словам, заходила в квартиру, когда ее ассистенты, запертые в спальне, выломали дверь.

– В таком случае, совершенно точно, она не успела бы устроить все это.

– У меня нет оснований доверять только лишь показаниям цыган.

– Они не цыгане! – обиженно всхлипнула в платок Рита. – Мы итальянские граждане.

– Один черт, – махнул рукой следователь.

– Рита Марино была со мной, – сжал кулаки Мейерхольд. – У меня спектакль на носу, я не позволю отнять у меня актрису прямо перед премьерой, тем более что она совершенно ни при чем.

В этот момент из спальни вышли два агента угрозыска.

– Ничего не нашли, – обратился один из них к следователю. – Либо хулиганье, которое решило подмазаться под преступления в Трехпрудном, либо какое-то послание от нашего Зорро.

– Дело в Губсуде, – махнул им Мезенцев. – Сами продолжим.

Те кивнули и удалились. Им лишние трудности были ни к чему.

– Вот и я считаю, что это дело рук хулиганов, – встрял Мейерхольд.

– Всеволод Эмильевич, при всем уважении… попрошу не вмешиваться со своими комментариями. Итак, все, что мы сейчас можем сделать, – Сергей Устинович протяжно вздохнул, – это задержать четверку здешних обитателей до выяснения…

– Четверку? – не понял Грених.

– Да, Константин Федорович, это я вас посчитал. Соседи говорят, вы у иностранки Марино уже второй месяц ночуете. То, что ночуете, – дело не мое. Но всех, у кого есть ключи от этой квартирки, мне придется допросить. У вас есть ключи?

– Есть.

– Ну вот, – Мезенцев пожал плечами, состряпав на лице безразличное выражение. – Константин Федорович, это не моя прихоть. Вы на моем месте поступили бы так же. Вы медицинский кончили, у вас опыт работы и патологоанатомом, и полевым хирургом, и психиатром. А тут случай непростой. Не каждый располагает информацией, что, если смешивать серную кислоту с сахаром, то вот такая гадость образуется. Я не могу не учитывать того факта, что вы хорошо такие вещи знаете. Ну и гипнозом Шкловского тоже кто-то околдовал…

– Что говорят Таонга и Барнаба? – перебил его Грених, давя в себе желание напомнить следователю о его дипломе военного инженера.

– Кто? – скривил он лицо, не поняв вопроса.

Константин Федорович многозначительным кивком указал на африканку и силача, все еще не смевшего поднять головы.

– Они спали, – Мезенцев указал большим пальцем за плечо в сторону пустого проема. – Утром встали, пытались замок открыть, не смогли. Громила выломал дверь. В эту минуту в гостиную вошла Рита, открыв входную дверь своим ключом. Обе женщины принялись визжать, увидав погром. Сбежались соседи, вызвали милиционера, тот – угрозыск, те – нас.

Грених посмотрел на Риту, она хлопнула глазами и, скривившись, заплакала.

– Ну что ж, эту квартиру мы обыскали, – продолжил невозмутимо следователь. – Теперь, товарищ Грених, и вашу нужно глянуть… Не смотрите на меня так. Вы бы сами как поступили? Под подозрением все! Никому не будем делать поблажки. Свой, чужой – всех проверим и, если чистенький, со спокойной душой отпустим. А если нет – сами знаете. А то ведь сейчас образованных и шибко умных не пруд пруди. Помните того, который наделал себе кучу фальшивых паспортов, все поставил на учет в нарком по военным делам и в военторге брал дешевые товары, а потом втридорога торговал их с рук? Тоже ведь профессором был.

И, развернувшись на каблуках, по-военному двинул к выходу.

– Всех попрошу в машину. Петя, Фролов – своим ходом, все не вместимся, – бросил он, уже спускаясь по лестнице. – Один силач два места на заднем сиденье займет.