После маскарада

Грених горестно покачал головой, не глядя на нее. Ситуация складывалась дурацкая. Она действительно зашла именно в тот момент, когда он держал приглашение в руках и быстро сунул его обратно в томик стихов.

– Это мог задумать Мейерхольд? – с надеждой спросил он, все еще глядя вниз. – Ведь он там тоже был. Сегодня он это заявил, не понимая, что сдает сам себя.

– Ты его видел?.. Сам видел?

– Нет.

– Тогда почему ты уверен, что он там был? Все пришли в масках, я никого не узнала, кроме Черрути, не говоря о том, что ты, оказывается, сидел позади меня в костюме фокусника.

– Он же сегодня клялся-божился, что провел ночь в театре и там были репетиции.

– Это он просто так… – сникла Рита, – хотел защитить, чтобы меня не задержали из-за этого ужасного случая с… Господи! – она вскинула ладонь ко лбу, очевидно, вспомнив о том, что произошло в ее квартире. – Мейерхольд здесь точно ни при чем, он на волосок от депортации и в Москве работать хочет.

Рита устало опустилась на диван, сжавшись, обняв себя за локти.

– Что же такое получается? Я видела, как ты вложил приглашение между страниц… Мейерхольд меня за язвы мои отчитывал, ты сказал, что лечить меня гипнозом не хочешь, что должен застать меня врасплох… Я и подумала, что это был тот самый «врасплох»… И ты это не ради меня затеял? – подняла она потерянный взгляд на Грениха.

Тот посмотрел в ответ.

– Ты появилась в Москве, – говоря, он сжал кулаки, чтобы придать себе мужества, – на следующий день после того, как были обнаружены первые трупы в Трехпрудном.

– Что-о? – она вскочила, оказавшись с ним нос к носу. – Да как ты смеешь! Это совпадение. Я давала представления с конца апреля. Что ты себе там надумал? Что я сахар с кислотой замешиваю? Что Макса привезла? Ты мне не веришь? Ты до сих пор думаешь, что я скрываю его где-то? Костя, ну ты же врач, ты должен понимать, что с такой болезнью он не смог бы ни гипнотические сеансы проводить, ни оперировать. Ты как глупенький все веришь, что он где-то за тобой следит, готовит очередную шутку. Костя, он умер, правда, я не обманываю тебя. Да и зачем мне это?

Она подошла близко-близко, ее лицо было искажено слезами, нос покраснел, большие черные глаза блестели, по щекам текли слезы. Она смотрела на него, судорожно убирая за ухо волосы, которые все падали обратно на лицо и липли от слез к скулам. А потом притянула Грениха к себе, обняла, словно ребенка, положила ладонь на затылок, заставив уткнуться носом в ее висок.

– Я-то, дурочка, решила, ты опять ради гипнотерапии это затеял, и меня позвал, чтобы вытащить из бездны отчаяния. И сидела там только потому, что думала, будто за ширмой ты и твои ассистенты. А потом даже появился один, который совсем был на тебя похож, и волосы эти всклокоченные, и манера держать себя, и спину в кресле он наклонял, упираясь локтями в колени, ну точно как ты.

– Значит, мне не показалось, что меня копируют. Все это плохо кончится. Речи, что там транслировались, – они уже преступление.

Грених зажмурился, силясь собраться с мыслями, и отодвинул от себя Риту, снял ее руки с шеи, сделал два бесцельных шага вправо, влево, подошел к столу, взял в руки темно-коричный переплет «Демонстрация устройства памяти под гипнозом».

План в голове стал собираться стройной цепочкой. Во-первых, подобраться к Шкловскому и выяснить, что он за человек и почему его квартиру выбрали для расправ. Внятного объяснения этому никто до сих пор не предоставил. Ни Мезенцев, ни Брауде, который лично его допрашивал в присутствии Грениха. Шкловский ни разу не дал повода сомневаться в его непричастности. Во-вторых, зайти в архив, найти дела Куколева и Тимохина, узнать, задокументированы ли их побеги. В-третьих, выяснить, кто вырвал страницы из подшивки. Кажется, Майка упоминала какую-то фамилию, которую вытянула из управдома. Нужно найти этого человека, прижать к стене и заставить сознаться, куда делся остальной трактат. В-четвертых, выведать, кто проводил операции над заключенными.

И если Куколева тайно прооперировали, а потом подсунули в квартиру в Трехпрудном, то это могло случиться и с участием судебных работников. Тогда становится понятным, почему Мезенцев, такой дотошный прежде следователь, с прохладцей относится к линчеванным в квартире Шкловского. Вовсе не потому, что боится навредить народному герою, не потому, что преступления невидимки стали толчком к тому, чтобы перекрыть в конце концов кислород тем, кто сколачивает богатство из воздуха. Может, он сам это и организовал! Ведь это он вел дело о недостачах Сахарпромтреста.