После маскарада

– Призрак или Раджа? – неуверенно переспросил он. – В каком смысле? Что это? Такая проверка? Задачка?

– Не отпирайся. Майка видела у тебя приглашение, – профессор вынул из-за пазухи свое с изображением фокусника и бросил его на стол поверх папок.

– Фокусник? – вырвалось удивленное у Пети. Он взял приглашение, стал читать, перевернул его, посмотрел на Грениха. – Ничего не понимаю. И Майка – дочка ваша видела у меня такое же? Ей не показалось? А что оно означает? В этом есть что-то преступное? Никак не пойму, что все это значит. Расскажите мне, Константин Федорович, пожалуйста.

– Некто под моим именем устраивает в театре Мейерхольда по ночам нечто вроде театральных постановок с гипнозом.

– С гипнозом? Это только для фокусников, что ли? А вы тут при чем?

Со вздохом Грених приподнял брови и провел по лицу рукой, устало опустив локоть на стол.

– То есть ты не знаешь ничего?

– Нет! Честное комсомольское слово!

Грених долго молчал, уронив в ладонь лицо. Он был бы рад поверить молодому человеку, но того выдали две детали. Он отшатнулся, едва услышал слова «призрак», «раджа» и «самурай». Человек, которому говорят совершенно для него новые и непонятные вещи, удивляется мягче, без проявлений шока. И вторая деталь. Взяв приглашение, еще не успев прочесть его, он воскликнул: «Фокусник!», что означало лишь одно – Петю удивил не факт собрания, а то, что Грениху выпала маска Фокусника. Он там был, увы. Но он так искренне отнекивался, да еще и рубанул это извечное заклинание советской молодежи – «честное комсомольское», которое было таким же честным, как клятва францисканских монахов перед божественным символом.

– В общем, дело такое, – нехотя начал Грених, – наши методы гипнотерапии взяли на вооружение не только грабители и убийцы, но и мошенники иного рода. Я не знаю, каковы их цели… Для хулиганства задумка имеет слишком большой масштаб: арендовать театр, нанять людей, которые в костюмах бесов успевали бы менять пластинки на граммофонах и раздавать зрителям реквизит… Или же под этим мероприятием кроется какой-то заговор. Но, по моим подсчетам, в нем участвуют люди, так или иначе связанные с центром Сербского, то есть почти все маски – это наши пациенты.

Петя с вытянутым, бледным лицом, перенес свой портфель со стула на пол и, прошептав: «Вы позволите?», сел. Все это время он не отрывал от Грениха ясных, честных и сияющих интересом глаз.

– И в чем же суть этого мероприятия? Зачем все-таки их всех позвали?

– Чтобы под гипнозом внушить какую-нибудь пакость. Пажу, например, велели забраться на крышу кареты «Скорой помощи», – Грених немного подумал, стоит ли Пете знать, кто был Пажом, и что профессор поймал его едва не за минуту до безумного шага, но решил, что сохранит инкогнито Соловьева в интересах мальчишки.

– И все? – Петя расслабился. – Я-то подумал – убить кого-то.

– До этого может дойти, кто их знает.

– А как это остановить?

– Во-первых, до следующего собрания у нас целый день. И все, что мы можем сделать сегодня, это нейтрализовать нескольких участников, которых я уже вычислил, а потом, – профессор вынул из-под папки список и протянул его Пете, – попробовать вычислить остальных и попросить их не ходить на сомнительные собрания. А уж в полночь явимся в театр Мейерхольда и разоблачим негодяев. Если нас туда, конечно, пустят…

– А кого вы успели разоблачить?

– Во-первых, Черрути. Он придет сегодня, жду его с минуты на минуту. Сложно было вылечить его боязнь открытого пространства? Сложно, очень. Если выяснится, что он посещал ту сходку, могут возникнуть проблемы мирового масштаба. Между Италией и Советским Союзом дипломатические отношения восстановлены всего три года назад. Нельзя, чтобы они полетели к чертям из-за того, что кто-то вздумал впутать племянника посла в такую дрянь. Вы понимаете всю серьезность ситуации, Петя?

– Да, – покраснел он, как нашкодивший ребенок, искренне сожалеющий о своем поступке и готовый на все, чтобы исправиться.

Он поднялся, минуту стоял, низко опустив голову и кусая губы.

– Самурай, – выдавил наконец Петя, вскинул взгляд и порывисто протянул руки. – Я испугался… Не сознался сразу, а потом покатилось… Я позавчера был там… Но ушел! Ушел, потому что… это какое-то… хуже слов не слышал за всю жизнь. И того, что было потом, я не застал… Я бросил… Я бросил там пациента! Черрути. Горе мне, я никудышный врач, просто трус.

Грених некоторое время сидел молча, стараясь сохранить в лице упрек, но чувство облегчения уже разлилось по сердцу бальзамом. Как хорошо, что земля носила таких честных и прямодушных молодых людей.

– У нас еще есть немного времени, чтобы закончить доклад, доставай свои блокноты, садись, – спокойным тоном предложил профессор, указав на стул.