После огня

За ужином Рихард получил капустную похлебку с кусочком рыбы из армейской консервы. Грета к ужину не притронулась и ушла к себе. С тех пор она почти не ела и совсем перестала улыбаться. Спрашивать снова ничего не стал. Захочет — расскажет сама. Но она не рассказывала. Она словно была где-то бесконечно далеко, неожиданно обнаружив, что существует отвратительно страшный мир за пределами построенного ею мира. Построенного ими мира. И об этом нельзя забывать.

13

— Господи, это чушь какая-то, — рассмеялся Юбер. — Я уже не знаю, кого ненавижу сильнее. Немцев за то, что они сделали. Или наших тварей с их гребанными анкетами, кино, перезахоронениями и прочим дерьмом, которое проходит через меня.

— Каждый делает то, что должен, и то, что может, — отмахнулся Ноэль и пригубил бокал.

— Ни хрена. Мы ничего не можем. В горах, без погон, мы могли больше. Здесь только два пути. Либо к стенке и расстреливать тысячами. Либо просто забыть и делать вид, что все нормально. Я бы выбрал первый вариант, но у нас патронов не хватит.

— Есть еще бомбы.

Уилсон поморщился и мотнул головой.

И пролил Господь на Содом и Гоморру дождем серу и огонь от Господа с неба, и ниспроверг города сии, и всю окрестность сию, и всех жителей городов сих, и произрастания земли. А там был маленький Гербер Лемман. И его тоже ниспровергли.

Ноэль хорошо помнил ее взгляд, когда она рассказывала ему о том, что у нее был сын. О его гибели она сказала кратко: «Нас разбомбили. Он умер». Он повернулся к ней, привлек к себе и тихо спросил: «Ты плакала тогда?»

«Кажется, нет, — ответила Грета. — Я не помню тех дней. Я помню, что Рихард привез меня в Констанц. Здесь плакала. Когда поняла, что Гербер остался там, под завалами. Когда думала, что ему было больно. А я ничем ему не помогла».

На это Ноэль ничего не мог сказать. Мог только обнять, прижать к себе крепче. И больше никогда-никогда не заговаривать ни о войне, ни о том, что было до войны. Все это осталось за окнами и за дверью его комнаты, в которую она приходила. Весь мир был там. Настоящими они казались себе только друг возле друга.

Как вышло, что от мира не спрячешься? И нужно было принимать друг друга со всем их прошлым и настоящим. Можно ли принять? Нужно ли? Она не смогла, и не ему винить ее в этом. Потому что тысячу раз виноват сам.

— Бомбы — это выход, — хохотнул Юбер. — И лучше ядерные, как в Японии.

— Право победителя.

Тогда, шесть лет назад, он победителем не был. Он взял на себя право мстить. Это было правильно. Иначе было нельзя. Последующие годы он расплачивался за это решение. В горах, в городах, в огне и дыме. И теперь расплачивается. Оставалось посыпать голову пеплом. Или просто не быть.

Весна была ужасной. Он много пил, мало ел, почти не спал. Он изматывал себя. Днем работой, ночью — алкоголем. Остановиться не мог. Было тошно. Они с Гретой настойчиво избегали друг друга и почти не виделись. Когда он выходил из комнаты, ее уже не было. Когда он возвращался, она давно спала. Дважды он, накачавшись спиртным, задерживался перед ее дверью среди ночи, тянулся к ручке и уверенный, что комната заперта, уходил к себе.

— Какое, к черту, право! — не унимался Юбер. — Я бы и Риво подорвал, будь моя воля! Мы это все натворили! Все вместе, понимаешь?

— Все вместе, понимаю, — тупо повторил Уилсон.

Это он понимал лучше кого бы то ни было. Особенно здесь, по пятницам. Глядя в лица солдат, шлюх, жены генерала. Мадам Риво была милейшей особой. Спокойной, феноменально сдержанной, очень высокой, очень худой, с красивыми чертами вечно безмятежного лица. Она проплывала мимо нетрезвых офицеров с едва заметной улыбкой на губах, наклонялась к генералу, шептала ему что-то на ухо и уходила. После этого обыкновенно он пил меньше или не пил вовсе. Если сбросить бомбу на голову Риво, как бы она жила? Предпочла бы, чтобы ее голова была где-то поблизости? Как вздрагивали бы ее плечи, как говорила бы она: «А я ничем ему не помогла». Ноэль поморщился и, чуть повысив голос, чтобы перекричать лившийся из патефона фокстрот, сказал:

— Раз вместе, то тогда ясно, за каким хреном мы здесь все еще торчим, будто в заточении. Отвечаем за содеянное наравне с ними. Если бы нам еще разрешили на них жениться и плодить здоровое потомство, было бы идеально.

— С кем? С немками? — Юбер расхохотался. — Да я лучше оттрахаю свинью, чем женюсь на немке.

— Но трахаешь ты немок, а не свинью, — пьяно улыбнулся Ноэль. — Чем они хороши для одного и плохи для другого?