После Огня

Но сейчас ее окружали только деревянные останки срубленного Божества. Не у кого было теперь спросить совета, не к кому было прийти под светом чистой луны, никто не ждал ее в крылатой сказке великой Рощи. И даже тот, кто избрал ее своим голосом, покинул мир людей, наслав на него огонь.

Она медленно опустилась на колени, чувствуя, как под ней занимается раскаленная земля. Боли не было, как не было и страха. Все существо ее наполняла бесконечная печаль. Он оставил ее. Он проклял ее вместе с родом человеческим.

Плотный дым резал глаза, не давал вдохнуть. Слезы текли по ее щекам, что покрылись копотью. Огонь подобрался совсем близко. Он давно уже устремился в чащу леса. Но островок в середине Священной Рощи еще оставался нетронутым.

Она вытянула руку, погружая пальцы в жаркое пламя, как в глубокую воду. Боль не пришла, хотя она желала очиститься ею.

– Прости мне ошибки моего народа! – шептала она, ощущая жар на своем лице. – Вернись! Дай мне знак, как вымолить твое прощение! Как исправить все? Ответь!

Но Он не отвечал. Пламя медленно обступило ее, замершую на последнем клочке живой земли. Она закрыла глаза, вдохнула горький раскаленный воздух, и ее поглотил огонь.

Но даже немыслимая боль, обратившая в пепел все, что только могла найти, не сумела даровать ей забвение.

* * *

Юли проснулась от сдавленного крика за стеной. Старая Фета часто кричала во сне, причитая и подвывая. Иногда она начинала молить кого-то о прощении и плакать. Однажды расцарапала свое морщинистое лицо, и раны, воспалившись, долго потом заживали.

Юли отлично знала: вмешиваться не стоит. Старуха лишь обругает ее, делая вид, что девочке приснился этот крик, полный нечеловеческой тоски.

Стараясь не слушать, как надрывается бабушка за стеной, Юли глубоко вздохнула, кутаясь в тонкое одеяло, и забылась сном.

Рассеянный свет, сочившийся в окно, слабо освещал закуток, где спала Юли. Низкий топчан у стены, грубо сколоченная полка с потрепанными книжками да стул, что был почти не виден под сваленной на него кучей одежды – вот и все, что наполняло ее прибежище.

Сама лечебница занимала старое приземистое здание на отшибе Города. Облупленные стены разделяли мир выживающих и последнее пристанище тех, кто уже сдался. Несколькими добровольными сиделками руководила старая Фета. Она давно уже потеряла все зубы, но исправно ковыляла на крепеньких ножках от койки к койке, обтирая горячие лбы и сменяя на них компрессы.

Ни у кого не выходило задержаться в лазарете надолго. Сиделки сдавались под гнетом постоянных неминуемых смертей. Кашель невозможно было вылечить – это знал любой. Слабого отвара из трав, отданных Городом для заболевших, не хватало ни на то, чтобы излечить, ни чтобы уменьшить предсмертные страдания. Больной, оступаясь, перешагивал порог лазарета, и его выносили оттуда с прикрытым тряпкой лицом спустя несколько часов или дней, иногда даже месяцев, если бедолаге совсем уж не повезло, – но другого исхода не было.

Этот замкнутый круг смерти лишал надежды любого добровольца, вызвавшегося помогать. Любого, кроме Феты. Старые морщинистые руки уверенно вытирали кровь с подбородков, переворачивали задыхающихся на бок, поддерживали спины, подносили бесполезный отвар, кормили прозрачным бульоном. А когда очередной страдалец наконец испускал дух, Фета наскоро читала над ним молитву, после чего разрешала сиделкам унести мертвеца, чтобы освободить его место для очередного больного.

Девчонку, которая долгие годы прожила в стенах лазарета, видели немногие. Говорили, что она сумасшедшая дочка Феты, а возможно, дочь Правителя, а может статься, их совместное дитя. Говорили, что девчонка опасна, что она высасывает силы из умирающих, питается их страданиями. Говорили, что она видит в темноте, призывает серые Вихри, а если и существует на самом деле, то только Огню и под силу ее усмирить.

Юли жадно ловила обрывки приглушенных разговоров, просиживая долгие часы в своей комнатушке. Бабушка всегда будила ее с рассветом, принося старые вещи на починку. Юли научилась шить и штопать, накладывать заплаты, даже вязать. Она занималась рукоделием, только бы день, тянущийся бесконечно долго, скорее превратился в поздний вечер.

Как только на Город опускались первые сумерки, Фета разгоняла помощников по домам.

– Идите, идите! – ворчливо повторяла она, помешивая травяное варево в котелке. – Нечего тут больше смотреть, вам надо отдохнуть от сегодняшних хлопот, мне надо отдохнуть от вековых бед, а болезным теперь только и остается, что отдыхать. Уходите!

Когда дверь со скрипом закрывалась за последней сиделкой, Юли медленно выходила из своего закутка. Теперь она могла спокойно обойти комнаты, помогая бабушке напоить вечерним отваром заходящихся в кашле людей. Мучающиеся, они отчего-то испытывали облегчение, когда к кровати подходила она – тоненькая, кудрявая, с бледной, почти прозрачной кожей.