После осени. Поздняя РАФ и движение автономов в Германии (ЛП)

В самолете мы с предельным напряжением обсуждаем дальнейшие действия. Это еще не конец. Мы понимаем, что болгары сообщили нам, что в Праге нас примет секретная служба ЧССР. Будут ли они просто наблюдать за нами и позволят нам продолжить путешествие? Или они нас арестуют? Мы уже не в состоянии оценить это и договариваемся, что я буду вести переговоры, если случится худшее. Так и случится. Нас берут под стражу.

Нас допрашивают в течение трех дней. Они хотят выяснить, не хотим ли мы отомстить социалистическим странам.

«Это чушь», — говорю я им. Они пытаются узнать о наших структурах и связях. Прежде всего, их интересует Италия, наши отношения с «Красными бригадами», то, что мы знаем о похищении Альдо Моро. Они корректны, не проявляют неуважения, но хотят воспользоваться нашим шатким положением. Мне гораздо труднее иметь дело с социалистической полицией, чем с нашими явными противниками. Мы не хотим доставлять им неприятности, они не враги, но и не друзья. Это не их дело, что мы делаем, как бы это их ни волновало.

Они не задают вопросы, мы обсуждаем. Они хотят знать наше политическое мировоззрение, нашу оценку политики социалистических государств, насколько силен антикоммунизм среди западногерманских левых. Между ними снова и снова: чего вы хотите в Багдаде, каких палестинцев вы знаете и т.д.? Я смело произношу каждое слово, измеряю смысл и значение каждого предложения.

Вечером меня отвезли обратно в камеру. О Регине и Раше я ничего не знаю. В конце камеры висит фреска с портретом Ленина. Я подхожу прямо к нему, когда меня ведут по коридору. Это кощунство, думаю я. Но это пока не мое дело.

На третий день, в самом начале переговоров, я говорю: «Все в порядке, прогоняйте нас, но в социалистическую Германию». Они недоумевают, становятся более осторожными, более дружелюбными, спрашивают, как это сделать, к кому обратиться, не знаем ли мы, что Варшавские государства-участники подписали антитеррористическую конвенцию и обязаны нас арестовать. «Мы не террористы», — говорю я. «Свяжитесь с соответствующими органами в ГДР и попросите предоставить вам возможность реализовать мою просьбу». Меня зовут Инге Фитт».

Вечером нас выводят из тюрьмы три человека из госбезопасности ГДР. Там же находится и Гарри с его толстым коньячным носом. «Так, так, Мадель, ты занимаешься делами», — бормочет он в машине. «Но теперь ты в безопасности».