После осени. Поздняя РАФ и движение автономов в Германии (ЛП)

Я вижу невероятное. Горы человеческих волос, зубные протезы, очки. Остатки уничтоженной человеческой жизни, рассчитанные на переработку, вырванные у еще живых или уже мертвых. 

 И я думаю, что это за народ, с какой трупной покорностью он смотрел, как миллионы людей гнали на смерть, позволил выжечь себя в огромной слепоте, принял участие в убийствах, грабежах, пытках и порабощении, не примирившись с этими действиями, не испытав после войны желания морального примирения, искупления и коренного изменения старых условий, которые привели его к этим человеческим провалам.

С какой трусостью и бартером это поколение западной части Германии покрыло свою трясину вулканическим извержением потребления после войны и похоронило все под бешеной погоней за властью, деньгами и влиянием! И как она пыталась перенести свою испорченность, свою беспрекословную покорность на демократические условия, декретированные сейчас, и передать ее нам — своим детям. И как она направила свои волосы, свою энергию против этой части Германии, которая является капиталистической. И еще вот что: на какой основе была предпринята попытка здесь, в ГДР, насадить социалистическую культуру.

Это сознание, заказанное фашизмом, по праву должно было быть завоевано и побеждено. Те немногие выжившие, которые спаслись от преследований, имели на это полное право. Я не сомневался в этом. Здесь ничто не могло расти снизу, здесь гуманизм был выхолощен и заменен заблуждением немецкого дворянства, которое имело право на порабощение и уничтожение по своему усмотрению. Здесь предпринимались попытки навязать, объяснить и воспитать социальную реорганизацию и старые гуманистические идеалы сверху, в надежде медленно подавить и победить дух народа, организованный национал-социализмом.

Один старый товарищ, сам бывший заключенный, провел нас через ад тысяч заключенных. В разгар нашего шока он просто и серьезно сказал при нашем отъезде: При социализме никогда больше не будет фашизма, мы ищем счастья для народа.

Вечером праздник был отменен.  

Мы сразу пошли в свои комнаты, каждый в свою, и оставили там трех растерянных товарищей. Они не понимали, что пережитое нами расстраивает и не оставляет места для расслабления. Но они тоже не выросли в обществе преемников этих преступников. Они жили в другой истории. Преемственность причин, порождавших и извлекавших выгоду из этого системного человечества, никогда не покидала нас, но так или иначе определяла нашу жизнь и наше решение вступить в вооруженную борьбу.