Теперь я внезапно оказался за баррикадой, которая 40 лет препятствовала этой неостановимости. Мне стало чрезвычайно интересно, как все происходило с этой стороны, все эти годы давления, борьбы извне и изнутри, как люди добились этого и чем они стали отличаться от тех, кто живет на Западе. С каждым днем мне становилось все яснее, что мы на Западе понятия не имеем, что на самом деле происходило здесь после войны. Даже мы, которые до последнего боролись с капитализмом и утверждали, что у нас с ГДР политически мирные отношения. На самом деле мы никогда не пытались выяснить, как на самом деле работает социализм внутри страны, как идея века живет как реальный организм. Наш образ ГДР был размытой мозаикой наших собственных политических
Наш образ ГДР был размытой мозаикой наших собственных политических интересов и леволиберальных предубеждений, которые подпитывались или в основном подпитывались западным и восточным официозом, тем, что говорили и что показывали. Из узкомысленной незаинтересованности от нас также осталось скрытым, как здесь организовалась и дышала самобытная жизнь.
Странно, что мы боролись против капиталистического содержания и структур и не прониклись желанием узнать, каково было в существующих социалистических. Как в них работают и живут люди, которые после 45-го года начали что-то другое, чем мы. Добровольно, сознательно, но без опыта, или также невольно, пассивно, враждебно и снедаемая тоской по Западу.
В первые несколько недель я отдыхал, купался, греб по озеру и наслаждался сочным вечерним золотом дней позднего лета. Я был предоставлен самому себе и имел время найти себя и подготовиться к знакомству с новым миром.