После осени. Поздняя РАФ и движение автономов в Германии (ЛП)

Мой приемный отец был проблемным человеком, который подвергался насилию со стороны своей жены. Самодостаточный, добродушный человек. Две войны и годы жизни с этой женщиной сделали его молчаливым. Он больше не ссорился со своей злобной, властной женой, которая не могла обойтись без моих ссор. Он сидел, сосал свою трубку и смотрел прямо перед собой, внешне спокойный. Внутри он горел и кровоточил от ран, которые она наносила ему своими уничтожающими словами. Когда он не мог больше терпеть, он брал свою лепту и уходил, не обращая внимания на оскорбления, которые она бросала в него. Я страдал вместе с ним, меня мучила его беспомощность. Редко я видел, чтобы он давал отпор. Он бросил трубку на стол и дал волю своему гневу, не имея ни малейшего шанса поколебать горы сдерживаемого унижения внутри себя. Старый дом, казалось, содрогнулся, но женщина осталась невредимой. Только гром и молния могли заставить ее замолчать, но не мучения человека. Он никогда не поднимал на нее руку. Он любил меня, и мы были негласными союзниками, не способными помочь друг другу в трудную минуту. Он жил в той же страшной покорности, что и я. Его сопротивление было уже давно подавлено, но мое все еще росло. Он не мог помочь мне, не мог защитить меня, да я и не ожидала этого. Я инстинктивно чувствовала, что он не может сделать ничего другого, кроме как защищать сердцевину своего существа. Поэтому мы сражались в одиночку, страдая друг за друга, каждый за себя. Иногда он тайком давал мне что-нибудь, маленькие лакомства, которые жена фермера клала ему в карман, когда он помогал с работой. Кусочек шоколада, сочный бим, ломтик ветчины. Он носил их с собой, пока не появлялась возможность отдать их мне. 

Тогда я был совершенно ошеломлен и ломал свои детские мозги, что я могу для него сделать.

Я любил его как настоящего деда, но доверие и комфорт изгонялись из дома как нечто странное или неприличное, как только жена делала предложение. Поэтому редкие моменты, когда мы проводили время вместе, оставались в моей памяти как маленькие дружеские островки, часы, когда нам удавалось вырваться из гнетущей атмосферы. Например, летние вечера, когда было слишком холодно, чтобы выключить электрический свет, и слишком темно, чтобы заниматься какой-либо работой. Жена была в деревне или в городе. Приемный отец наслаждался этими часами покоя, сидя в кресле и куря, полусонный. Мне разрешалось сидеть у него на коленях и раскуривать его трубку.