После первой смерти

Но почему я должен уезжать, когда ты с таким трудом пытался вернуть меня сюда?

Потому что я устал, Бен. Я так устал.

Почему ты так хочешь, чтобы я вернулся, отец?

Ты знаешь почему, Бен. Ты знаешь.

Я?

Да.

Но тогда скажи мне. Я хочу услышать, что ты говоришь.

Я хотел попросить у тебя прощения. За то, что я причинил тебе. На мосту.

И что ты причинил?

Я лишь служил своей стране. Я – патриот, Бен. Я делал это для своей страны. Не для себя.

Я знаю, что ты делал это для своей страны, отец. Но я - твой сын.

И я тебя люблю.

Но скажи мне, что ты сделал для своей страны.

Я послал тебя на мост. К тому фургону. Это было жизненно необходимо, и ты сделал свой выбор.

Почему я, папа? Почему не кто-то ещё?

Потому что тебя я знал лучше, чем кого-либо ещё. Я знал, что случится на мосту, и что ты при этом будешь делать.

И что я бы сделал?

Я уже сказал тебе об этом. В больнице. Помнишь?

Да, но скажи мне снова. Именно поэтому я здесь, не так ли?

Я поехал в больницу, чтобы навестить тебя. Ты не был в сознании, начиная с атаки на мост. Пуля пробила твою руку и прошла через грудь. Мы с матерью приходили к тебе каждый день. И затем однажды ты вышел из комы. Мы были одни – ты и я. Твои щёки были залиты слезами. Я нагнулся над тобой. Я никогда ещё не любил тебя так сильно, как в тот момент. Ты начал говорить. Ты сказал, что тебе жаль. Жаль, что ты рассказал им об атаке. Атака в девять тридцать. Ты сказал, что тебе жаль, что ты так подвёл меня, подвёл свою страну, что не был достаточно храбр. Я обнял тебя. Я сказал, что тебе не о чём жалеть, что ты был храбр. Настолько храбр, насколько смог. Никто, даже твоя страна не могла бы попросить тебя о большем. Я сказал, что ты, как предполагалось, рассказал им, что атака начнётся в девять тридцать. Так было запланировано. Ты был отобран для этой цели. Нам нужен был кто-то, кто сообщит им то, что они хотят услышать. Телефонный звонок, когда ты был у меня в кабинете, также был запланирован. Как и на столе, время в блокноте я специально записал для тебя, чтобы ты его увидел. Для нас было важно, чтобы ты услышал телефонный разговор о специальных подразделениях. Я показал тебе записанное время, чтобы ты смог рассказать им, и так, чтобы они тебе поверили. Так, чтобы мы смогли напасть раньше. Напасть на них неожиданно и спасти детей.

А что со мной?

Мы не учли, что они не отпустят тебя. Мы не учли, что у Арткина будет возможность выстрелить в тебя. Расчёт делался на минимальный риск.

Я не об этом.

А о чём?

Я имею в виду: что со мной? Чтобы выяснять то, что я не только предал свою страну, но, как и ожидалось, должен был сделать это. Выяснить, что я, как ожидалось, буду действовать как трус, неспособный вынести даже небольшую боль.

Боль была адской. Большая, чем мы тогда могли рассчитывать. Другие не выдержали бы.

Но я был тем, кто выдержал и, как затем ожидалось, сломался. Была ли боль сильной или нет, ты знал, что я сломаюсь. Ты рассчитывал на то, что я поведу себя как трус.

Не трус.

Тогда кем я был тогда?

Уязвимым.

Трусом.

Чувствительным.

Трусом.

Ты служил своей стране. Служил так, как надо, также как и я.

Так уж ценна наша страна, отец? И как мне дальше жить, зная, что я сделал, Зная, что моя трусость «верно» сослужила моей стране? Как мне быть, папа?

Мне жаль, Бен. Я жалею обо всём, что только что тебе сказал. Как только я увидел твоё лицо, то сразу понял, что я наделал. Я думал, что смогу помириться с тобой. Но, возможно, на это потребуется месяцы, годы, и я долго буду зарабатывать твоё прощение.

И затем я умер.

О, Бен.

Другой мост, другой день.

Я пытался остановить тебя, Бен.

Но не успел, не так ли?

И я упустил тебя. Снова.

Но я мог бы вообще не вернуться к жизни, не так ли?

Нет.

И ты похоронил меня.

Да.

Дважды.

Да.