После пламени. Сборник

— Предположим, ты надумаешь присвоить венец с Камнями. Какие из этого будут следствия? Получишь ты власть над Эндорэ? Нет. Оно уже принадлежит мне. А вот новая война начнётся наверняка. И для тебя, и для твоего народа. Сначала со мной. Потом с Валар. Не знаю, уцелеет ли Арда, но для нолдор точно всё будет кончено. А ты, при всём уважении, всё-таки слабоват против всех Старших Стихий. И никакой венец не поможет. Но допустим, свершилось невозможное, и ты победил. Хорошо. Что ты получаешь в награду? Даже не выжженную пустыню. Просто исковерканную Музыку. Обломки мира. Ну, как, заманчиво, мастер Феанор?

Феанор скатил Сильмарили с ладони, закинул руки за голову и рассмеялся:

— Заманчивого мало!

Он тоже встал.

— Мелькор. Все годы нашей совместной работы мы говорили, как друзья. Сейчас мы вынуждены говорить, как Вала с воплощённым Пламенем. Мне нужно было, чтобы ты всё сказал сам. Мне нужно было, чтобы это сказал ты, чтобы у тебя не было повода сомневаться в моих словах. И вот теперь говорю я. Мне не нужна власть над Эндорэ. Мне не нужна власть над атани. И именно поэтому я буду делать этот венец.

— Я знаю, друг мой,— ответил Мелькор.— Я давно это знаю.

Он поднялся.

— За работу, Феанор. У нас не так уж много времени.

— Подожди.— Голос мастера был тих.— Мелькор, пойми меня. Ты говоришь о слишком большой работе. О слишком больших изменениях. Мне нужно…— он проглотил комок,— нужно осмыслить всё это.

Он снова посмотрел в глаза Тёмному Вале:

— Могу я попросить отсрочки с согласием?

— Сколько времени тебе требуется на раздумья? — Мелькор спросил это очень мягко, но во взгляде его промелькнула досада.

— Мелькор.— Феанор заговорил едва слышно, но каменный свод комнаты вдруг отозвался эхом.— Ты же видишь: я хочу сделать этот венец. Ты предложил мне замысел больший, чем я видел в самых дерзновенных мечтаниях. Мне бы быть счастливу, а вот…

Нолдо криво усмехнулся. Его тихий голос дрожал от напряжения:

— Что будет, если не удалить из стали крошку шлака? А что будет, если из этой стали сделать меч? Мы оба знаем: он сломается в самый неподходящий час.— Глаза мастера сверкнули.— Так могу ли я браться за работу, не изгнав тень сомнения из своего сердца?!

Не дождавшись ответа, Феанор снова сел в кресло и проговорил, глядя в стену:

— Ты спрашиваешь, сколько мне нужно времени. Наверное, миг. Или — десяток ударов сердца. Или сотня. Или — не позже, чем до захода Валакирки. А может, Валакирка успеет зайти дюжину раз. А может — дюжину дюжин. Мог ли я заранее сказать, сколько времени мне понадобится на борьбу с сомнением?

— В чём же ты сомневаешься, мастер? — спросил Мелькор.— Или — в ком?

Феанор сцепил пальцы.

— Вот это я и хочу понять.

Помолчал.

— Знаешь, может быть, я просто не решаюсь сделать первый шаг. На меня ещё Манвэ гневался за эти раздумья в последний миг. Именно тогда, когда он ожидал от меня немедленных действий, я говорил «Мне надо подумать».— Феанор вздохнул, скривился в горькой усмешке.— Полагаю, когда я начал действовать, не раздумывая, это доставило ему ещё меньше радости.

Он, наконец, поднял взгляд:

— Мне действительно надо подумать.

При упоминании имени брата Тёмный Вала заметно напрягся. Ниэнна тоже частенько сетовала на его сходство с Манвэ. Услышать подобное сравнение от Феанора было особенно неприятно. Это и решило дело.

— Что ж, думай,— холодновато сказал Мелькор.— Не стану тебе мешать.

6

Я же знал, что соглашусь.

Не могу не согласиться.

Так зачем я попросил об этой отсрочке?

Мелькор обиделся, и он прав. Выдумываю неизвестно что. Шарахаюсь от собственной тени.

Ну, о чём я собирался думать?! С какими сомнениями бороться?!

А ведь… если честно… что-то грызёт меня.

Ладно. Разберёмся.

Я снова взял Сильмарили на ладонь, слегка покатал их. Они это любили; так кот любит, когда его гладят. Я смотрел, как капли Света переливаются внутри силимовой скорлупы,— и улыбался им: от нас с вами ждут великих дел, так сможем ли?

Думать ни о чем не хотелось, и я, глядя на Алмазы, стал вспоминать.

⁂

Что погнало меня тогда на север? — этого было уже не вспомнить.

Меня пытались остановить.

Иные — силой. Наивные! — я уже тогда владел Пламенем. Их метели и бураны были забавой для меня.

Иные — уговором. Но чем больше мне рассказывали об ужасах Севера, тем яснее я понимал: мне надо именно туда.

Туда, где тепло становится холодом. Туда, где Музыка становится Льдом.

Там, у Грани Мира, на границе жизни и небытия, там… что сталось со мною там? Скорбящая потом говорила, что я умер, но смог вернуться. Не знаю. Не помню.