После Победы

Я потянулась к другому пульсирующему сгустку. Тут получилось быстрее и легче.

Дыхание пациента выровнялось. Хелена продолжала что-то делать с ним, а мне оставалось только молча наблюдать за ней. Это было красиво. Затем Хелен перенесла мужчину в гостевую комнату и укрыла лёгким одеялом.

– Он ищейка Марка. – сообщила Хелен, когда мы через час после завершения лечения сидели перед камином с горячим чаем.

– Я знаю.

– И ты привела его сюда? – Хелена посмотрела на меня не то с осуждением, не то с презрением.

– Да. – я откинулась на спинку кресла. – В первую очередь – он человек, попавший в беду.

– А во вторую?

– Если бы он там умер, уже через неделю здесь было бы не протолкнуться от ищеек Марка. Проще помочь одному, чем убеждать нескольких.

– Ты права. – Хелена отвернулась к огню. – Ты помнишь легенду?

– Конечно.

– Хорошо, Елия.

Следующие несколько дней стали тяжёлыми. Мужчина почти не приходил в себя, у него поднимался жар и он метался во сне. Это сводило меня с ума. Хотелось куда-нибудь сбежать, но приходилось выносить за ним утку, прикладывать на лоб влажные полотенца и контролировать биоритмы.

На шестой день пациент очнулся. Я, как обычно, пришла к нему в комнату с книгой и замерла на пороге. Он молча смотрел на меня несколько минут. Когда я, наконец, осознала, что его взгляд стал осмысленным, то пошла за Хелен.

Через несколько дней после пробуждения, Берен уже начал вставать. Это сложно давалось ему, но в нём чувствовался воинский дух.

– Ты давно живёшь здесь, чаровница? – спросил он меня во время утреннего самостоятельного занятия.

– Несколько месяцев, господин. – я не отрывалась от книги.

– Несколько месяцев, значит.. – мужчина задумался. – Нравится тебе здесь?

Я подняла на него глаза.

– Да, господин. Здесь неплохо.

В комнату вошла Хелена. Она несла в руках маленький таз с отваром ламбеля, рассасывающего синяки и отёки.

– Можешь идти, девочка. – сказала она и спустила одеяло с груди мужчины. Я встала, коротко поклонилась и молча вышла, зажав книгу под мышкой.

– Сколько тебе лет? – спросил Берен на следующее утро.

– Двадцать, господин. – между лопаток пробежал холодок.

– Почему ты изучаешь ворожбу так поздно?

Этого вопроса я ждала. Было бы странно, если бы ищейка короля не сопоставил факты.

– Меня удочерили в детстве. В приёмной семье не знали о моей сущности.

– После чего тебя удочерили?

– Разумеется, после смерти родителей, господин. – я опустила глаза.

– Ты помнишь их?

– Да, господин. Мне было шесть лет, господин.

Берен задумался, а я погрузилась в чтение. Он полулежал на кровати, опираясь на подушки, а я сидела за столом перед окном и читала теорию миров. Книга была написана на языке Ва, поэтому я не опасалась, что ищейка сможет что-то прочитать. Признаться, в первые дни пребывания в доме ищейки, меня подмывало залезть в его разум. Но когда я решилась – меня ждал провал. Король, конечно, позаботился о разуме своих ищеек. Он был закрыт. Я смогла прочитать лишь его ауру. Впрочем, её я вижу почти постоянно. Прятать ауру умеют лишь волшебники, и то не все. Я пока не умею. Для этого надо уметь контролировать себя и свои чувства полностью. Не оставляя даже малюсенькой лазейки.

С Береном я держала себя подчёркнуто вежливо, стараясь создать впечатление человека, выросшего в услужении. Иногда мне казалось, что уловка сработала, но временами он так подозрительно следил за мной, что я начинала сомневаться.

В этих тревожных хлопотах я не заметила, как зима пошла на убыль, уступила весне. А с весной пришла и практическая магия. Вернее, обучение стало преимущественно практическим. Я стала ходить с Хелен к больным, училась диагностировать и лечить. Не могу сказать, что я видела в этом своё призвание, но мне нравилось. Занятие оказалось на редкость интересным. Ещё мне нравилось наблюдать за местными. За их жизнью, бытом, взаимоотношениями. Я постоянно ловила себя на том, что искала сходства и различия между людьми разных миров. Наверное, это было глупо, но хотелось верить, что нет. К середине весны я познакомилась почти со всеми жителями Столбов. Меня стали звать на местные вечеринки и посиделки. Постепенно я влилась в жизнь деревни и перестала чувствовать себя отрезанным ломтём. Появилось ощущение, что я своя. Только тогда я по настоящему поняла насколько это важно для каждого человека – иметь людей, среди которых он будет чувствовать себя своим.

Хелен поначалу ворчала и осаживала меня. Напоминала о том кто я и зачем здесь нахожусь. Она зря старалась. Я и так помнила об этом всегда. И из-за этого ценила те мгновения, с такой отчаянной силой. Каждую минуту я понимала, что это не навсегда, что однажды я уеду и больше никогда не вернусь сюда, что я даже не смогу поддерживать связь ни с кем из этих людей. От этого становилось горько.

Берен восстанавливался быстро. Он перестал строить подозрительную мину и стал ненавязчиво спрашивать меня о прошлом и планах на будущее. Мы много времени проводили вместе – то чистили лошадей и убирались в конюшне, то мели двор, таскали дрова в баню. Берен во всём помогал мне и постоянно находился рядом.