После пожара

Звук, который я слышу, отдаленный и глухой. Грунтовая дорога от главных ворот до шоссе три километра длиной, но при определенном направлении ветра до Базы порой долетает гул далеких моторов. Машин нам не видно, так как дорога петляет меж двух пологих холмов, заслоняющих пейзаж с юга, и я люблю угадывать, кто там проезжает: грохочущие фуры, которые мы провожали взглядами, когда вылазки в Город еще не были под запретом, или желтые школьные автобусы с ребятней, или это едут семьи в легковушках и трейлерах, громко распевающие под музыку из радиоприемника. В первые мгновения мне кажется, что звук издает один из таких авто. Я застываю посреди двора и, напрягая слух, вглядываюсь в даль за воротами. Шум напоминает рокот двигателя, а несколько секунд спустя я понимаю, что он становится громче.

Несколько моих Братьев и Сестер, как и я, останавливаются на полпути. С виду никто особо не озабочен, никто ничего не говорит, но все внимательно слушают. Все. На крыльце Большого дома я замечаю Беллу с ребенком на руках, а рядом с часовней – Джейкоба Рейнольдса: прищурившись, тот смотрит на юг.

Шум неуклонно нарастает, и вот уже земля под ногами начинает вибрировать. Иногда – крайне редко – кто-то из местных подъезжает к главным воротам, чтобы своими глазами увидеть «чокнутых» из Легиона Господня, однако этот звук отличается от тарахтения мотора легкового авто или пикапа. Он мощнее. Гораздо мощнее.

Волоски у меня на коже приподнимаются, в желудке вдруг возникает пустота, как будто я неделю голодала. Мой взгляд прикован к первому повороту на грунтовой дороге, примерно в ста метрах от ворот.

Раннее утро, тепло и безветренно. Кажется, будто все встало на паузу, будто целому миру велено взять десятиминутный перерыв. А потом из-за поворота появляется нечто огромное и черное, и все одновременно начинают куда-то бежать и кричать.

Эта штука очень похожа на танки, которые я видела по телевизору до Чистки, когда нам еще разрешали смотреть фильмы: шесть гигантских колес, и на них прямоугольная металлическая коробка с торчащим спереди длинным дулом и круглой башенкой наверху. Махина медленно ползет по грунтовке, ревя двигателем и изрыгая дым, и ее громыхающее приближение вызывает жуткое ощущение неминуемой беды. Джейкоб торопливо ковыляет по двору и орет во всю глотку; народ бежит врассыпную. Парадная дверь Большого дома распахивается, на крыльцо широким шагом выходит отец Джон, его лицо перекошено от недовольства. Я успеваю заметить, как он вытаращивает глаза, после чего скрывается в доме. В следующий миг по двору разносится его громогласный приказ вооружаться.

Моя кожа покрывается мурашками. «Вооружайтесь». Я думаю о винтовке AR‑15, которую выдал мне Эймос. Она лежит на моей прикроватной тумбочке, заряженная и готовая к использованию.

Танк останавливается перед главными воротами, и я вижу, как позади него из-за поворота выезжает вереница машин. Черные микроавтобусы с аббревиатурой «БАТОВ» на бортах, бело-красные кареты скорой помощи, темно-зеленые джипы и с полдюжины черно-белых легковых авто. Одна из легковушек поворачивается боком, я читаю надпись на дверце, и у меня останавливается сердце. «УПРАВЛЕНИЕ ШЕРИФА ОКРУГА ЛЕЙТОН».

Я словно парализована. Не могу дышать. Просто стою и смотрю на надпись, пораженная одной-единственной чудовищной мыслью: это сделала я.

Вокруг меня хаотично носятся люди. Я слышу сбивчивые крики, кажется детские, но, заставив себя обернуться, вижу Люка, вылетающего из Двенадцатого корпуса с автоматом Калашникова, и безумный восторг на его лице выводит меня из оцепенения.

Я бегу к нему и кричу, чтобы он опустил оружие, а тем временем крышка на башенке танка открывается, и оттуда высовывается темная фигура – федерал. Он держит рупор, и я еще далеко от Люка, когда Базу облетает усиленный громкоговорителем голос.

– Члены Святой церкви Легиона Господня, – взывает он к нам. – У нас есть ордер на арест Джона Парсона, а также ордер на обыск данной территории. Оба ордера выданы федеральными властями в соответствии с уголовно-процессуальным кодексом и подписаны окружным судьей Лейтона Уорреном Хартфордом. Просьба всем выйти на центральную площадку с поднятыми руками.

Я несусь к Люку, а он вдруг резко останавливается на краю двора и вскидывает АК‑47 на плечо. «У него автомат!» – вопит кто-то, и я опять кричу ему опустить оружие, потому что знаю, кто эти люди и зачем они здесь, а я же не этого хотела, о Господи, я же совсем не этого хотела!

Из дула АК‑47 вырываются язычки пламени – Люк жмет на спусковой крючок. Тихое безветренное утро вспарывают оглушительные выстрелы, металлическая барабанная дробь. Из-за главных ворот раздается короткая автоматная очередь; взметая пыль, пули бьют в землю рядом с Люком. Но его там уже нет, он мчится к часовне и скрывается за углом. Двор наполняют испуганные крики и вопли ярости, и, пока я смотрю на изрытый пулями клочок земли, где стоял Люк, гром стрельбы накрывает меня со всех сторон, как будто весь мир наполнился летающим свинцом.