После пожара

– «Авангард поколения», – повторяет агент Карлайл. – Довольно цветисто для паренька, который прижимает девушек к стенке и обзывает шлюхами. Почему он хотел стать Центурионом?

Я корчу гримасу.

– Так нечестно.

– Ты о чем? – хмурит брови агент Карлайл.

– Пользоваться тем, что вы видели на сеансе КСВ. Я знаю, что вы смотрите и слушаете, и Хани тоже в курсе, а почти все остальные – нет. У них сохраняется иллюзия, что они в своем кругу, и им это важно.

Доктор Эрнандес бросает взгляд на своего соседа.

– Ты права, это нечестно. Прошу меня извинить, но все-таки жду твоего ответа.

– Я забыла вопрос.

– Почему Люк так хотел стать Центурионом?

Чтобы указывать всем, что делать. Чтобы наказывать непокорных. Чтобы причинять боль.

– Он честолюбив, – говорю я.

– Легион Господень был создан для служения Богу, – говорит доктор Эрнандес, – а не для личного прославления, так ведь?

– Так. Но люди всего лишь люди. Всегда хотят быть в центре внимания.

– Люк тоже такой?

– Вы наблюдали за ним на КСВ. Как по-вашему?

– Я увидел юношу с серьезными психологическими проблемами, – высказывается доктор Эрнандес. – Очевидно, он жалеет, что выжил в пожаре.

В кабинете повисает тяжелая тишина. Агент Карлайл искоса поглядывает на психиатра – он как будто не ожидал, что тот действительно ответит на мой вопрос. Да я и сама не ожидала и в глубине души сомневаюсь, не вырвался ли этот ответ помимо его воли, поскольку на щеках доктора Эрнандеса проступают алые пятна.

– Вы помогаете ему справиться? – спрашиваю я.

– Делаем все возможное, – кивает он.

– Почему в последние два дня Люка не было на КСВ?

Доктор Эрнандес колеблется, явно раздумывая, говорить или нет.

– После того как вы затронули тему вознесения, Люк сильно разволновался, – наконец произносит он. – Пришлось ввести ему успокоительное, и, конечно, как ты легко можешь представить, это оказалось именно тем, о чем предостерегал отец Джон, говоря о внешнем мире. После такого достучаться до Люка было… сложновато.

– С ним все будет в порядке?

– Мы надеемся достичь положительных результатов.

Я с подозрением хмурюсь.

– Вы это уже говорили.

– Знаю, – кивает доктор. – И по-прежнему не теряю надежды. Сегодня он должен присоединиться к вам на сеансе КСВ.

– Но обещать, что он поправится, вы не можете?

Доктор Эрнандес качает головой.

– Нет. Не могу.

Перед моим мысленным взором всплывает картина: федералы выносят орущего и вырывающегося Люка с Базы, а вокруг бушует огонь. Меня передергивает.

– Спасибо, что сказали.

– Возможно, мне не следовало этого делать, – говорит доктор Эрнандес. – Кроме того, очень важно, чтобы ты больше ни с кем это не обсуждала и не дала понять Люку, что о чем-то знаешь. Прости, что ставлю тебя в такое положение, но это ради всеобщей пользы.

То есть теперь я, помимо собственных секретов, обязана хранить еще и ваши? Чудно. Вот спасибо.

– Я никому ничего не скажу.

Доктор кивает и отваживается на скупую улыбку.

– Благодарю.

– Почему ты обманываешь Люка, когда он расспрашивает тебя о беседах с нами? – интересуется агент Карлайл. – Почему не скажешь ему правду?

– Потому что его это не касается.

– Ты его боишься?

Да.

– Уже нет. Скорее, мне его жаль. Но раньше я его боялась. Долго боялась.

– Почему?

– Мне было страшно, что он кому-нибудь причинит вред.

– Он вел себя агрессивно?

Да.

– Время от времени.

– С тобой тоже?

Киваю.

– А с твоими братьями и сестрами? – спрашивает доктор Эрнандес. – Люк проявлял агрессию и по отношению к ним?

– Да.

– Но Центурионом не стал, – уточняет агент Карлайл.

– Нет.

– То есть авторитета он не имел?

– Нет.

– Отец Джон наказывал Люка за агрессивное поведение?

– Иногда.

– Но не каждый раз?

– Нет.

Доктор Эрнандес исписал половину страницы в блокноте, пока мы с агентом Карлайлом переливаем из пустого в порожнее. Доктор откладывает ручку и поднимает глаза на меня.

– Каким его видели юные члены Легиона?

– Люка?

– Да, Люка.

– Что значит «каким его видели»?

– Он пользовался популярностью? Его любили или боялись?

– По-разному. Бывало, он вызывал симпатию, бывало – ненависть, причем у тех же, кому вчера нравился. Как и любой другой человек. Люди всего лишь люди.

– Люди всего лишь люди, – повторяет агент Карлайл.

– Верно.

– А тебе? – спрашивает доктор Эрнандес.

– Что – мне?

– Тебе Люк нравился?

– Сейчас? Мне его жаль.

– Не сейчас. Тогда, в Легионе. До пожара.

Пожимаю плечами.

– Он был моим Братом. Я его любила.

Доктор Эрнандес улыбается.

– Но он тебе не нравился, так?

Я его ненавидела. Боялась и всей душой ненавидела.

– Нет. Не нравился.

«ПРЕДАТЕЛЬНИЦА! – взрывается в моей голове голос Пророка. – ЕРЕТИЧКА! ТЫ НИКОГДА НЕ ЛЮБИЛА СВОИХ БРАТЬЕВ И СЕСТЕР! ПРИТВОРЩИЦА! ТВОЯ ВЕРА ВСЕГДА БЫЛА ФАЛЬШИВОЙ, ПОКАЗНОЙ!»

Я вздрагиваю, потому что какое-то время не слышала этот кошмарный рев. В сознании даже успела забрезжить робкая искорка надежды, что я избавилась от него навсегда.

– Значит, не нравился.