После пожара

– Дети от природы жизнестойки. Случившееся навсегда останется с ними, но они будут двигаться дальше. И, как бы невероятно это сейчас ни звучало, научатся не вспоминать об этом – основную часть времени, во всяком случае.

– Их головы до сих пор забиты учением отца Джона, – возражаю я.

– В будущем они узнают много нового, – пожимает плечами Хани.

Я смотрю на нее и хочу ей верить – верить в то, что доктор Эрнандес и его коллеги освободят детские головки от многолетней лжи и заполнят их новой информацией, полезной и правдивой, склеят все трещинки, и все будет хорошо. Однако, глядя на Джеремайю, Аврору, Рейнбоу и остальных, я вижу кошмары, которые не отпустят их полностью, и раны, которые не затянутся до конца. Я вижу долгую дорогу, лежащую перед каждым из них.

– Когда ты перестала верить в Легион и отца Джона? – спрашиваю я. – Когда поняла, что это вранье?

Хани слегка хмурит лоб.

– Я не верила с самого начала, – отвечает она. – С того самого дня в детстве, когда осознала себя и начала думать самостоятельно. Как и ты.

Я вспыхиваю от стыда.

– У тебя не так? – прищуривается Хани.

Качаю головой.

– Моя вера начала рушиться после того, как изгнали маму. До этого она была крепка. Я думала, ты знаешь.

– Нет, я этого не знала, – признается Хани. – Всегда считала, что у нас одинаковая история.

– Прости.

Серьезное выражение на лице Хани сменяет широкая улыбка.

– Не говори так. В конце концов ты увидела правду. Немногие оказались на это способны.

– А как же ты сумела разглядеть ее с самого начала?

– Не знаю. – Хани пожимает плечами. – Для меня всегда было очевидно, что единственный человек, который получает реальную выгоду, состоя в Легионе, – это отец Джон.

Я смотрю на Хани, и голова у меня идет кругом. После ее объяснений все так просто, так понятно. Почему же мне потребовалось столько времени, чтобы сделать правильные выводы? Почему я была глупее нее?

– Так что бы ты сделала, если бы не случилось пожара? – спрашиваю я.

– Ушла бы, – не задумываясь отвечает Хани. – Как только стала бы совершеннолетней, чтобы меня не могли отослать обратно к матери. Разве ты не собиралась поступить так же?

– Собиралась, – киваю я. – До самых последних дней, пока считалась невестой отца Джона. Я планировала сбежать до того, как меня выдадут за него замуж.

– И отыскать маму?

– Наверное. То есть да. Если она еще жива.

– Конечно жива.

– Откуда ты знаешь?

– Верю, – улыбается Хани.

Я тоже улыбаюсь. Задаю вопрос:

– А твоя мама?

Улыбка Хани тает, на лице мелькает тень печали – едва заметная, но все же.

– Что – моя мама?

– Она бы не ушла вместе с тобой?

– Ни за что. Она была предана Легиону до мозга костей. Не представляла для себя иной жизни.

– Тебе ее не хватает?

Хани отвечает не сразу.

– Да, – наконец произносит она. – Очень. Но вряд ли она смогла бы приспособиться к Внешнему миру, поэтому мне где-то даже кажется, что смерть стала для нее избавлением. Ты же знаешь, что она болела?

Киваю. О недуге Астрид, который, как поговаривали злые языки в Легионе, резко усиливался, как только ей поручали какую-нибудь скучную или неприятную работу, было известно всем.

– Она надеялась, что после смерти Вознесется, уповала на это всем сердцем, и, пожалуй, в итоге ее желание сбылось. Если бы она выжила в пожаре и сейчас сидела бы на допросе у федералов, которые в клочья кромсали бы все, во что она верила, то просто не выдержала бы. Так что, может, оно и к лучшему.

Я смотрю на Хани и не знаю, как реагировать на ее слова.

– Кто знает, – с мрачной улыбкой продолжает она, – Возможно, те, кто верил, всю дорогу были правы и мама сейчас сидит на небесах рядом с Богом.

– Возможно, – киваю я.

В центре комнаты возбужденный обратный отсчет снова доходит до нуля. Джеремайя исполняет странный короткий танец – дергает руками и ногами, словно его подключили к розетке, потом падает навзничь, а Рейнбоу и Аврора прыгают на него сверху. Все радостно вопят и визжат, Хани улыбается.

– Почему ты на это пошла? – спрашиваю я. – Почему отказалась выходить за него?

Хани не сводит глаз с младших Братьев и Сестер, однако я вновь замечаю на ее лбу морщинку.

– А как я должна была поступить?

– Сказать «да» было проще.

– Ты права, – соглашается Хани. – Проще.

Какое-то время мы молча наблюдаем за малышами.

– Ты действительно считаешь, что у них все будет хорошо? – спрашиваю я.

– Не знаю, – отзывается Хани. – Надеюсь. Но точно знаю одно, Мунбим: несмотря на все, что случилось, несмотря на пожар, утраты и горе, сейчас у них больше шансов на нормальную жизнь, чем прежде. Гораздо больше.

Я смотрю, как мои Братья и Сестры бегают, играют и гомонят, и их мордашки светятся простым счастьем от того, что они живы и находятся в кругу друзей. По идее, слова Хани и ее вера в человеческую жизнестойкость должны хоть немного поднять мне настроение, учитывая, что дети стали сиротами и попали в это унылое место из-за меня. Мне, однако, не легче. Нисколько.

До